Анна Малышева - Суфлер

Такие минуты, по прошествии которых ничто не оставалось прежним, она научилась различать уже по своему отношению к ним. Ее состояние в такие моменты было необычайно приподнятым, восприятие обострялось, глаза как будто раскрывались шире, взгляд охватывал больше. И сейчас, сидя на краю единственного расшатанного стула в комнате Петра, вдыхая застоявшийся, пропитанный едкой пылью воздух, она чувствовала, что не забудет этого разговора, сколько бы времени ни прошло.

– Старшая сестра мамы, Галина, была для их родителей светом в окошке. – Валерий тоже присел, на край койки, так и не выпустив стеклянной трубочки, которую продолжал вертеть в пальцах.

Александра зачарованно следила за монотонными движениями блестящего маятника. В его сверкании было нечто гипнотическое.

– Остался целый альбом с ее фотографиями, на всех снимках – только тетя. У мамы фотографий куда меньше. А ведь тетя совсем не считалась красавицей. Она даже не была симпатичной. Он должен быть где-то здесь, альбом, но дело не в том, как она выглядела. Это неважно.

– Неважно, – как завороженная, повторила женщина.

– Дело в том, как к ней все относились. Она была семейным божком, иначе не скажешь. Мама младше ее на девять лет, само по себе – уже повод преклоняться перед старшей сестрой. Но перед Галей преклонялись все. Родители считали ее невероятно умной и талантливой, да она и была такой. Школа с золотой медалью. Мединститут – ни одной четверки, ни в одной сессии. Что это значит, знает тот, кто учился в подобном заведении. Мне тут видится нечто маниакальное…

Валерий произвел указующий мах стеклянной трубочкой, словно пронзил в воздухе нечто невидимое:

– Ни единого сбоя в системе, ни одной неудачи! О чем это говорит? О том, что перед нами какая-то совершенная система? На мой взгляд, это свидетельствует как раз об обратном. Человек, который не делает ошибок, не совершает глупостей, идет по ровной линии к ясной цели – в моих глазах ненормальный. Близкий к сумасшествию.

– Люди точных наук, в том числе и медики, часто такие, – несмело возразила женщина.

Валерий усмехнулся:

– Я вижу, что плохо объясняю. Вот моя мать тоже пошла в «естественники», стала биологом. Что из того? Она совсем не такая, совершенно! Обычный человек, земной, далекий от каких-то великих целей и планов. А тетя мечтала о славе.

– Тогда другое дело, – поддакнула Александра, которая очень боялась потерять внезапно возникшее расположение рассказчика. – Люди, которые гонятся за славой, это особая каста.

– Именно! – вздохнул Валерий. – Такова и была она и такую же себе нашла подружку, Софью. Та к тому времени закончила МГУ, защитила кандидатскую по вирусологии. Точную тему не помню – что-то об устойчивости некоторых бактерий и грибков к вымораживанию, кажется.

– Серьезные были девушки!

– О, да. Очень серьезные. Софья была старше тети на три года, но главной в их честолюбивой паре оказалась именно тетя. Она была генератором идей, как сейчас принято говорить. Софья же больше смахивала на книжного лабораторного червя. Маме было тогда семнаддать, и она всегда говорила мне, что эти две девицы производили на нее впечатление самое угнетающее. Она как раз заканчивала школу, уже решила стать биологом, метила в МГУ, где училась и защитилась Софья, то есть влияние они на нее уже оказали, конечно. Но при этом, говорила мама, ей всегда было ясно, что достичь их уровня не удастся. Они как будто стояли на некоем невидимом пьедестале. За ними даже парни не ухаживали. Их будто отгораживала от остального мира стеклянная перегородка, за которой они культивировали свое превосходство.

– Мне перестает нравиться эта пара, – не удержалась от замечания Александра. – Вы правы, в них было нечто маниакальное, если они именно так себя и вели.

Валерий кивнул и осторожно положил стеклянную трубочку обратно в коробку. Александра отметила преувеличенную бережность его движений. Стекло, на ее взгляд, не было таким хрупким, чтобы расколоться от малейшего прикосновения, но мужчина вел себя так, словно даже дуновение воздуха может повредить этому сокровищу.

– Нечто маниакальное, как сказали бы сейчас, в наше-то испорченное время, или нечто гениальное – так про них говорили тогда. Ну а маме они казались недосягаемыми образцами для подражания. Она мне даже призналась, что, идя на экзамены в университет, больше всего боялась не того, что провалится, а того, что по этому поводу могут сказать старшая сестра с подругой. Вот до чего! Осудят не родители, не друзья, а эти две богини в белых халатах!