Анна Малышева - Саломея

– Я не хочу, чтобы его сажали, – внезапно произнесла Кира, нарушив молчание, повисшее в трубке. – Я даже спросила следователя, нельзя ли что-то сделать, чтобы его выпустили хоть до суда? Он ответил, что у него с этим делом и так забот выше головы, и он не может себе позволить отпустить главного подозреваемого.

– Ты правда хотела его освободить? – не поверила своим ушам Елена.

– Ну да… Ведь ваш муж считает, что Михаил переживал из-за меня… – замявшись, ответила девушка. – В общем, ему незачем было врать чужому человеку… Наверное, правда переживал. Значит, я тоже должна как-то о нем позаботиться, хоть это и глупо, учитывая, что он натворил. Кража есть кража, да еще и старушка его опознала…

– Значит, ты по-прежнему веришь в то, что, когда Михаил выпотрошил шкатулку, он решил инсценировать ограбление с убийством, да еще подставить тебя?

– Верю ли? Больше, чем прежде!

– А разве у него были ключи от квартиры профессора?

– Да, папа сам ему когда-то их дал. Говорю же, он почему-то доверял этому проходимцу… И вообще, был слишком доверчив. Представьте, когда кто-нибудь из его аспирантов готовил кандидатскую диссертацию, то опять-таки получал ключи от квартиры, чтобы приходить в любое время и заниматься в папиной библиотеке.

– И у вахтерш тоже были ключи от обеих квартир?

– Ну, это само собой разумеется! – В голосе Киры за– звучали взрослые, деловитые нотки. – Я-то говорила о другом – отец считал честными поголовно всех людей, знакомых и незнакомых. И знаете, сила этого убеждения была так велика, что иногда я тоже начинала в это верить!

Елена взглянула на часы. Время близилось к двум пополудни. Она отодвинула нетронутую рюмку с ликером.

– Когда ты вернешься домой?

– Я хотела еще заехать кое-куда, в гости… – Вопрос явно озадачил девушку. – А что, нужно вернуться к определенному часу?

– Брось, я не собираюсь тебя стеснять. Напротив, хотела сказать, что задержусь сама. Возможно, приеду поздно, не беспокойся.

Елена не знала, зачем добавила последнюю фразу. Неожиданно ей стало жутко, будто она собиралась нырнуть в ледяную воду, темную и неподвижную, хранящую тайны так же надежно, как черные глаза, редко меняющие выражение…

Она въехала во двор, уже ставший знакомым, через полтора часа, с трудом пробравшись через центральные пробки. Ее нервы были на взводе, и совсем не из-за напряженного трафика. Догадка, осенившая женщину в кафе, во время разговора с Кирой, пока еще была бесформенной и нелепой, но, задавая себе один и тот же вопрос, Елена не могла найти другого ответа, кроме…

«Каким образом вахтерша оказалась в начале своей смены в первом подъезде, если она вовсе в подъезд не входила?» Этот вопрос она уже задала себе как-то, слушая откровения Татьяны Семеновны и ее новой сменщицы. Задала и забыла, отнеся загадку к разряду местных сплетен. Ей было совсем неинтересно, с кем из пожилых жильцов могла завести интрижку сухонькая женщина в красном берете. И вдруг, когда зашла речь о ключах, раздаваемых профессором направо и налево, Елена неожиданно поняла, что может выдвинуть свою версию удивительного появления в подъезде Анастасии Петровны.

«Ведь такой же вопрос уже ставился, и мы с Кирой нашли на него ответ. Как профессор проник в квартиру Киры, если его тем вечером никто в подъезде не видел? Ответ – он попал туда уже мертвым, через дверь в шкафу. Почему соседки из Кириного подъезда не помнили Михаила в лицо? Да потому, что он из осторожности проникал в квартиру дочери тем же тайным путем, чтобы никто не соотнес его визитов с пропажей драгоценностей. Так вот, я могу предположить, что и вахтерша, загадочно явившаяся “откуда-то сверху” тем утром, когда умер профессор, попала в подъезд так же… Но тогда…»

Женщине вспомнился странный, повышенный интерес, который проявила к ней Анастасия Петровна в тот день, когда нашли тело. «Она поднялась буквально следом за мной, открыла дверь своим ключом, да еще прихватила с собой милиционера. Как будто уже знала, что в квартире труп! Если я права и она побывала там утром, то в самом деле знала… И тогда она как минимум сообщница и уж точно знает виновного!»

Остановившись у первого подъезда, Елена заколебалась. Когда она ехала сюда, все казалось проще – войти, спросить напрямую, увидеть испуганное лицо пожилой женщины, услышать ее сбивчивые ответы… «Уж я бы заставила ее заговорить!» Но теперь, стоя перед подъездом, под мелко моросящим дождем, Елена понимала, что взяла на себя слишком много. «Она попросту пошлет меня подальше или скажет, что прошла тем утром мимо сменщицы, а та ее в упор не заметила. Чего не бывает после ночного дежурства! Я ведь и Журбину говорила о ней, а он только отмахнулся – слишком много-де информации!»