Абрам Вулис - Хрустальный ключ

— Так я ее в руках нес.

— Ага, понятно. Однако вы о нем расскажите поподробнее.

— Так я ж его не помню совсем.

— Зеленый змий?

— Какой там зеленый змей! Под мухой я, правда, был. Так что не помню, но вроде человек как человек. Он мне деньгу, я ему путевку — и привет.

Увидев меня, Абуталиев молитвенно вытаращил глаза. Это была, кажется, попытка показать мне мое изображение в кривом зеркале криминалистического юмора.

— По рукописям что-нибудь набежало? — спросил я.

— Ладно уж, не буду тебя томить, — ласково сказал Абушка. — Не будем его томить? — справился он у кого-то в дальнем углу комнаты. — Не будем! Медицинский фолиант и трепаную рукопись с приключениями табибов переводчики просмотрели бегло. Полагали, что рецепты для рожениц тебе сейчас не к спеху.

— Но вместе с водой они могли выплеснуть и ребенка, — усмехнулся я.

— Ничего! Не выплеснули! Ребеночка мы тебе сейчас преподнесем. Преподнесем? — справился он у того же советчика. — Преподнесем! Установлено, что тексты всех трех рукописей пересекаются в одной точке.

— Сусинген?! — вскричал я.

— Сусинген, — подтвердил Абуталиев. — Именно там умудренный опытом и благословенный аллахом лекарь найдет лекарство всех лекарств, бальзам всех бальзамов — мумиё. Способ употребления — в фолианте Снеткова. А случаи из лекарской практики с описанием всех декораций — в ночном манускрипте.

Итак, мумиё! Действие мумиё приравнивалось в туманных журнальных заметочках к действию живой воды. Мумиё омолаживало старцев и, предположительно, воскрешало покойников. Мумиё! А не разыгрывают ли меня ребята?

— Скажи, о сладкоголосый пророк, в какой же аптеке искать это лекарство всех лекарств и бальзам всех бальзамов? — в данную минуту я твердо помнил, что лучшее средство против шутки — шутка. Подобное — подобным, как говорят врачи.

— В медицинской рукописи на сей счет есть некоторые намеки, — вполне серьезно отвечал Абуталиев. — То и дело упоминается исчезающая река или ручей. Может быть, сухое русло. В одном случае — близ горы Бургутханы, во втором случае — близ горы Азадбаш. В любом случае тебя ждет, судя по ночному манускрипту, то есть по книге табибов, некая пещера. Перед тем как войти в нее, рекомендуется совершить намаз.

Мумиё? Что ж, это вполне объясняет интерес Арифова к рукописям! Новые факты аккуратно, как биллиардные шары в лузу, укладывались в мою версию. Слегка даже пританцовывая, я шел по коридору и вдруг из-за поворота на меня накатился забинтованный по самую макушку Норцов.

— Олег! Что за маскарад?

Олег, конфузясь, рассказал мне следующее.

Придя на Тополевую, он позвонил, накликал на себя все ту же бабу, суздальцевскую жену, и услышал от нее, что муженек ее… нет, не приехал и вестей не прислал. Норцов медленно побрел прочь, как вдруг его внимание привлек звук открывающейся калитки. Из дворика, озираясь, вывалился какой-то тип в стеганом халате. «Дервиш», — вспомнил вдруг Норцов сумбурный рассказ Ардальона Петровича. У Налимова бывал какой-то «дервиш».

Кругляш двинулся за незнакомцем по противоположной стороне улицы, по раскаленному асфальту, потому что тот, естественно, предпочел затененный тротуар. Лучший способ привлечь внимание дервиша, вероятно, придумать было трудно. Сорокаградусная жара — и на самом солнцепеке пешеход, которому, видимо, надо срочно согреться.

Норцов не отставал от дервиша до самого входа на Памирский базар. Потом незнакомец нырнул в толпу, и кругляш прохлопал бы его, если бы не отошел к шашлычным рядам у глинобитной стены, поодаль от людского потока. Тут-то он опять и увидел дервиша. Расстелив перед собой тряпичный коврик, незнакомец огладил седую бороду и принялся, щурясь, разглядывать пестрый люд, торговавший разными пряностями да фруктами. В конце концов глаза дервиша остановились на чернявом мужчине, лихо отвешивавшем товар то одному, то другому разморенному покупателю. Заметив дервиша, мужчина стал двигаться еще живее, а когда очередь иссякла, оставил прилавок и пошел куда-то в сторону шашлычников. Не выпуская из поля зрения дервиша, Норцов устремился за чернявым. Того чем-то заинтересовал угрюмый старик, уже успевший, кажется, раза три-четыре побыть мумией. Взъерошенный ворон на коленях у старика кивнул головой, не то раскланиваясь с пришельцем, не то прицениваясь к коробке с гаданиями.

— Планету мою, дорогой, без тебя знаю, — грубо сказал чернявый.

— Не узнал тебя, быть тебе богатым, — вскинул старик тусклые глаза, — Нешто дело есть?