Абрам Вулис: Хрустальный ключ

Норцов встрепенулся. По-моему, вчерашний рассказ Акзамова о Маджиде аль-Акбари вызвал в его мыслях именно такой фолиант.

— Налимову оч-чень по душе пришелся ваш манускрипт, — полувопросительно, полуутвердительно произнес он наконец.

— Вы от него сами слышали? — выпалил Снетков. — Ах, да, вы с ним не встречались!

— Он упоминал ваш манускрипт в разговорах со своими сотрудниками, — сымпровизировал Норцов.

— Верно; верно, Николай Назарович любил рассматривать эту вещь. Не правда ли уникальная вещь? Как-то даже взял на пару часов для гостя своего, смуглого такого, с проваленными щеками.

В третий раз в биографию Николая Назаровича впутывался человек со впалыми щеками — впалые щеки упоминала библиотекарша, впалые щеки были у ночного визитера, назвавшегося Арифовым, и вот они снова, впалые щеки.

— Не называл вам Налимов этого человека? — продолжал свои расспросы Норцов.

— Нет, не называл. Хотя и говорил о нем очень почтительно. Большой, мол, знаток языков. И еще чего-то. Биологии или географии.

— Выходит, кое-кого из посетителей Налимова вы все-таки запомнили? — оживился я.

— Ну, запомнил, запомнил, — на Снеткова нынче накатила волна откровенности. — Толстый блондин еще ходил, носатый такой. А был случай, позвонил я в дверь к Николаю Назаровичу — жировочку отдать, а там, в глубине комнаты — не поверите — вроде дервиша кто-то сидит, в чалме, в лохмотьях.

— И еще напоследок постарайтесь припомнить: Сусинген — не слышали вы этого слова от Налимова?

— Сусинген, Сусинген, как же-с, как же-с, весьма-весьма знакомое слово… Вот тут где-то вертится, — Снетков очертив окружность в воздухе, прямо над своей макушкой. — Вертится, а на ум нейдет…

— А что это вы не предложили ему в упор: Ардальон Петрович, миленький, расскажите-ка, пожалуйста, что делали прошлой ночью? — спросил Норцов и вдруг подпрыгнул под самый потолок «Победы». Так тряхнуть машину могло только у начала Тополевой улицы, где черная лента разморенного жарой асфальта выгибалась горбом над какими-то трубами.

— Эксперты определят, что за рукопись. Зачем раньше времени пугать человека.

Шофер остановил машину прямо под цифрой двенадцать — черным по белому на эмалированной трафаретке. Я нажал на кнопку звонка и вскоре за массивной, точно бронированной калиткой, зашлепали тапочки, заскрипели задвижки. Потом предупредительный женский голос провозгласил:

— Хто-йтто?

Но вопрос был, видимо, чисто риторическим, потому что пузатая женщина, задавшая этот вопрос, уже стояла перед нами полируя грязноватым фартуком руки.

— Суздальцев Митрофан Анисимович здесь проживает? — спросил я, хотя уже утром выяснил, что по Тополевой, 12, проживает Суздальцев Митрофан Анисимович, бывший снабженец промкомбината, а ныне пенсионер.

— Проживает, отчего же не проживает, — сказала женщина, продолжая протирать фартуком левую руку.

— Можно его сейчас увидеть?

— Отчего же нет, можно и увидеть.

— Разрешите войти? Или вы его сюда пригласите?

— А входить-то зачем, коли его дома-то нету?

— Так вы же сказали: можно увидеть.

— Кому можно, а кому нельзя, — плутовала она.

— А если пояснее, — пробубнил Норцов.

— Так я же говорю: кому можно, тому можно, а кому нельзя, тому нельзя.

— А кому можно? — полюбопытствовал я, чтобы разорвать этот заколдованный круг.

— А пассажирам небось можно.

У Норцова глаза на лоб полезли от удивления.

— Каким-таким пассажирам?

— А таким, что лётают.

— Отбыл, выходит, Митрофан Анисимович? — сказал я.

— Отбыл, отбыл, отправился, — порадовалась она моей понятливости. — Лётает себе да лётает, греха не боится, что твой журавель лётает.

— А когда улетел Митрофан Анисимович?

— Сегодня, пожалуй? — вылез в суфлеры встревоженный Норцов.

— Ноне, ноне! — заутешала его она. — А может, ишшо и сидит, голубь сизый. Может, ишшо самолета нету. Аль билета не достал. Да, нет, достал. У него рази такое бывает, чтоб не достал.

— Лихой Анисимыч-то ваш? — подзадоривал я ее. — Вчера и лететь даже не собирался, а вот — на тебе, нету.

— А ему долго, что ли? — ликовала она. — Он у меня прыткий, раз-два — и в дорогу. Старухе: будь здорова — и тама.

— И далеко ль он у вас летает?

— Да все ж туда же, куда и все.

— А все куда ж?

— Да в Москву, ясное дело.

— Не близкий путь, ох, не близкий.

— Да уж не близкий, — согласилась со мной баба. — И то сказать — расходы, гостинцы да гостинцы.

— Назад когда ждете?