Наталья Солнцева - В храме Солнца деревья золотые

— Убери ты свои капканы от греха подальше, — посоветовал Илья завхозу. — А то всех перекалечишь.

За чаем Женя рассказывал о жизни в общине.

— Я ведь как туда попал? Беда у меня случилась.

— Лилька бросила? — усмехнулся Вересов. — И ты решил покончить с собой?

Парень горько вздохнул.

— Примерно так. Если бы она меня просто бросила! А она… к негру сбежала. Представляешь? Тут меня и переклинило. Что ж это, думаю, творится? Хотел убить обоих. Потом себя…

— Почему не убил?

— Противно стало. Из-за бабы жизни лишиться? Она того не стоит.

— Это верно.

Илья вспомнил свою Варвару, ее дергающееся от злости лицо, глаза, полные ненависти…

— Пить начал, — продолжал Голдин. — На «колеса» чуть не подсел. Мамаша сутками рыдала, в церковь бегала, батюшку домой приводила. Святой водой меня обрызгивала. Опостылело мне все. На фига мне этот маразм? — думаю. — Повеситься, что ли, как Серега Есенин? Я ведь тоже стихи писал… Такая тоска навалилась, Илюха! Невмоготу мне стало. Если бы не Криш…

— Кто такой Криш?

— Дружок мой бывший. В армии вместе служили. Ну, а после дембеля разъехались, кто куда. Вдруг является. Он, оказывается, нигде не работал, перебивался случайными деньгами. То у одного перехватит, то у другого. Год прожил у кришнаитов, на дармовых харчах. Потом дальше подался. Нашел в Москве гуру, пристроился к нему в ученики.

— Какого гуру?

— Нангавана…

— Он что, японец?

Женя сокрушенно вздохнул.

— Какой японец? Русский… такой же, как мы с тобой. Имя он себе сам присвоил. Есть имена мирские, а есть духовные. Понимаешь?

Вересов кивнул. Чего только на белом свете не бывает?

— И как дружок тебе мозги запудрил? — удивился Илья.

— Сам не пойму. Хотя… мне тогда все равно было. Я бы куда угодно поехал, лишь бы тоску заглушить. Он предложил отправиться на Памир, в общину. Нангаван якобы настоящий просветленный, с Высшим Разумом общается. Ну, я сдуру и согласился. Все лучше, чем в петлю-то…

— Что ж ты меня не дождался? — спросил Вересов. — Я бы тебя с собой взял, в горы. Они любую тоску вылечат.

Голдин долго смотрел на мокрые от тающего снега скалы.

— Знаешь, Илья, когда не хочешь выздоравливать… никто тебе не поможет. Не могу я жизнь любить! Обманула она меня. Жизнь — такая же стерва, как моя Лилька! Ничего хорошего в ней нет. Один маразм.

— Ты решил уйти из общины?

Женя кивнул.

— Да. Возвращаюсь в Москву.

— Что делать будешь?

— Не знаю… Но в общине я едва не чокнулся. Чего мне больше всего хотелось в последние дни — так это передушить всех к чертовой матери! Достали! И вообще… жутко мне стало. Будто что-то нависло… темное, гнетущее… Вот я и убежал.

— А чем ваш гуру занимается? Сидит в позе лотоса и мантры поет?

Голдин задумался.

— Я пытался понять, да так и не смог. Он ходит на какую-то Священную Гору, куда больше никому доступа нет. Вроде бы с Высшими Силами разговаривает.

— И ты веришь? — усмехнулся Илья.

— Там во что угодно поверишь…

Сын Солнца неподвижно сидел в полумраке подземного храма. Разумеется, я не мог видеть его глазами. Я смотрел на него как бы внутренним зрением. Кристалл служил проводником между мною и Избранным. Я знал об этом, а он продолжал оставаться в неведении. Сейчас все его внимание поглощено контактом. Он пытается воссоединиться с «Сердцем Бога». Сколько будет длиться процесс, никто не знает. Время замедляет свой бег и останавливается. Наступает мгновение Вечности. То, что называется умом, не может постичь этого…

Благодаря кристаллу, я воспринимаю то же, что и Сын Солнца. Его сознание заволакивает золотистая дымка, в которой возникают смутные образы. Постепенно они начинают приобретать отчетливость, краски, объем и движение…

Вымощенная золотом площадь, прекрасный дворец… Где-то я уже видел подобное. Ну, конечно! Над всем этим великолепием порхают люди-птицы. Крылья, желтые и легкие, без труда поднимают их в насыщенный энергией воздух, а потом бесшумно складываются и становятся почти незаметными. Их носы напоминают птичьи клювы, а язык, на котором они разговаривают между собой, — птичий щебет.

На красноватом небе их полет выглядит сказочно прекрасным. Устремленные ввысь остроконечные здания утопают в душистых садах, где голубая и розовая листва колышется от малейшего дуновения ветерка. Листья деревьев похожи на длинные ленточки, а цветы раскрываются и закрываются в такт покачиванию веток. Здесь все подчинено плавным, невесомым движениям, все летит, парит и стремится к небу… Знакомая картина.