Наталья Солнцева: Золотые нити

Старый московский дом, каких мало уже осталось, стоял в глубине переулка. Розовая краска облупилась, полукруглые окна, обращенные на улицу, покрылись пылью. Казалось, пыль накапливалась десятилетиями, она словно въелась в темные рамы. Неровная шероховатая поверхность ампирных колонн потрескалась. Зелень, буйно разросшаяся там и сям, – благо никто ей в этом не собирался мешать, – тоже покрылась пылью. Старый дом, словно благородный аристократ, в бедности и запустении не утратил былого величия. Неуловимые признаки «породы» невольно приковывали к нему взгляд и вызывали уважение.

Стояло жаркое городское лето. Раскаленный асфальт, горячий застоявшийся воздух и пыль повсюду. Тина свернула в этот тихий переулок с улицы, полной выхлопных газов и шума машин – и словно нырнула в тихий омут. Как будто пересекла невидимую грань. Пространство и время повернулись иной стороной, как часто происходит на старых московских улицах. Эти волшебные уголки города странно волновали ее… Остатки неуклюжих ворот, полуразрушенная беседка в бывшем саду, – все, что осталось от прошлого великолепия. Когда-то здесь было парадное крыльцо, флигелек и каретный сарай, молодые тополя отражались в запущенном пруду. Толстые вековые липы шумели так же и пятьдесят, и сто лет назад, тот же воздух и то же выцветшее небо…Неопределенное, щемящее чувство охватывало ее каждый раз, когда старинная деревянная дверь открывалась с уютным скрипом. Непривычно пологие лестницы в полутьме подъезда, прохлада, запахи очень старого жилья и очень старых вещей… Источенные жучком деревянные резные перила отполированы сотнями рук. Тина всегда прикасалась к ним с удовольствием.

Старомодные звонки, обитые разноцветным дерматином двери – все хорошо знакомо. Она позвонила и прислушалась. С той стороны ничто не нарушило тишину. Послышался шорох, из темного угла вышла кошка, заинтересованно посмотрела, помахала кончиком пушистого хвоста.

Дверь никто не открыл. Тина позвонила еще дважды, постояла в недоумении. Ожидание в темном подъезде вдруг стало тягостным. Она пожала плечами и вышла на улицу. Непонятная тревога мешала сосредоточиться.

Где-то в самом дальнем уголке двора отцветала сирень , порыв ветра донес ее горький аромат. Внутри у Тины не проходило неясное беспокойство. Альберт Михайлович был уже человеком немолодым, хотя на здоровье не жаловался. Он звонил ей, просил о встрече, и вот…

Тина шла по нагретому асфальту и размышляла. Что-то определенно ей не понравилось.

В детстве она мучительно искала объяснений своим чувствам, желаниям, непонятным мечтам, невесть откуда берущимся, словно всплывающим из глубин сознания – из непроницаемой пучины, одновременно влекущей и пугающей. Взрослые иногда пытались разобраться в хитросплетениях ее мыслей, иногда просто отмахивались, – не мешай, и так проблем хватает! – чаще выслушивали, недоумевали и быстро забывали, что она ждет ответа. Постепенно она интуитивно осознала, что поиск объяснений – это попытки облечь непонятное, необычное и непривычное в привычную и понятную форму. Форму реальности, понятной всем. Попытки тем чаще бесплодные, чем настойчивее она искала ответы на свои вопросы. В конце концов, она приняла решение позволить жизни идти и нести себя по течению своей собственной странной и непонятной никому действительности. Это ее путь. И пройти его предстоит именно ей. Найдется человек, способный разделить его с ней – хорошо. Нет – что ж, так и будет. Ей казалось, что она поняла основную свою ошибку, а возможно и ошибку многих людей, упорствующих в своем стремлении найти объяснения чему бы то ни было, подтверждающие их взгляд на мир. Не находя таких подтверждений люди оказываются в тупике. Неизвестное невозможно объяснить таким путем.

Мир вокруг не такой, каким представляется большинству людей. Это твердое убеждение она вынесла из своего детства.

Тина каждое лето проводила у бабушки в небольшом провинциальном захолустном городке с запущенным городским садом, с качелями и деревянными беседками, площадью с неработающим фонтаном, церковью и несколькими прудами, вокруг которых красиво росли, опустив длинные ветви в воду, плакучие ивы. Прямо из дома она выходила в сад, – узкая дорожка вела через огороды к пруду, где можно было долго стоять и смотреть на воду, на беленые хатки по ту сторону, на аистов, разгуливающих в зарослях камыша. На этом пруду росли даже лилии, но достать их можно было только с лодки.