Наталья Солнцева - В храме Солнца деревья золотые

— Ладно, — согласилась она. — Я попробую.

— Давай, помощница, дерзай. Если с Изотовым дело выгорит… я тебе премию выбью. Обещаю! — заверила ее Глафира.

Автобус остановился у самых вагончиков, все вышли, с наслаждением разминая затекшие конечности, вдыхая холодный, чистый воздух.

На строительстве их ожидала новость: Паршин слег с жестоким радикулитом и не может подняться с постели.

— Судьба благоволит к нам, — шепнула Ларисе администраторша. — Вон, Изотов идет. Действуй!

Инженер увидел автобус съемочной группы и направился к приехавшим. Он выглядел усталым и подавленным.

— Похолодало, — сказала Мельникова, незаметно подталкиваемая сзади Глафирой. — Вы неважно выглядите, Валерий Михайлович. Как здоровье?

Он махнул рукой.

— Так себе…

Администраторша деликатно отошла в сторону, и Лариса с Изотовым остались вдвоем.

— Что-то не ладится? — участливо спросила Мельникова.

— С этим туннелем с самого начала все не ладится! — признался Изотов. — Дьявольское невезение. Мы его решили прокладывать с западного и восточного порталов одновременно, чтобы быстрее шло. И на тебе! Нестыковка получилась. Виданное ли дело, чтобы два геодезиста ошиблись? Теперь приходится на ходу все исправлять. Паршин даже слег, так его все достало.

— Да, понимаю. У нас тоже неприятности. Съемки затягиваются, начальство недовольно. Все не слава богу!

— Вы люди творческие, — улыбнулся инженер. — А мы — технари. Все до сантиметра высчитали, вымерили, а получилось так, будто шли сквозь гору вслепую. Да еще с грунтом возня! То твердый, как черт, то сыплется песком… Ничего не понимаю. Ось туннеля никак не могла отклониться… и все же отклонилась. Как заговоренная эта гора!

— Нам надо взрыв снимать, — гнула свою линию Мельникова. — Вы не могли бы помочь?

— Я? — удивился Изотов. — Каким образом? Я ведь в кино ничего не смыслю.

— Так от вас ничего особенного и не требуется, кроме разрешения. У нас фильм-катастрофа, про то, как туннель обрушился. Понимаете? Нам надо внутри, под землей, отснять еще пару эпизодов.

— Ну… не знаю, — ему было неловко отказывать Ларисе. — По технике безопасности не положено.

— Валера, миленький, — взмолилась Лариса. — Помогите! Мы будем очень осторожны. И каски наденем, и эти… противогазы. У вас есть?

— Что? Противогазы? Есть… немного.

— Вы нам раздайте, на всякий случай. И каски. Ладно? Нам же кино снимать надо! А искусство требует жертв.

— Ох, еще только жертв не хватало! — засмеялся Изотов. — Давайте без жертв обойдемся.

Лариса поняла, что лед тронулся, и приободрилась.

— Покажите мне туннель, — понизив голос, попросила она. — Можно? Проведите экскурсию, лично для меня.

— Для вас?

Инженер был польщен. Экскурсия в туннеле! А что? Тем более для такой интересной женщины, как Лариса…

В городе, несмотря на весну, по ночам ложился мороз. Утром деревья стояли все белые, из-за клубящейся морозной дымки призраком виднелся Кремль. На бледном небе золотой луковицей блестела колокольня Ивана Великого. Вода в реке казалась льдисто-серой, студеной.

Калитин и Ангелина Львовна медленным шагом прогуливались по набережной и разговаривали.

— Почки на деревьях не померзнут?

— Не должны, — отвечал Марат. — Северная природа к холодам привыкшая.

Он подошел к одинокому, звонкому от мороза деревцу, пощупал ветки.

— Ну, что?

— Спят еще почки… Кстати, я тебе принес очередной «опус», — небрежно, стараясь не акцентировать на этом внимание, сказал Калитин.

«Опусами» он называл описания эпизодов, приходивших к нему из непонятного источника. Они становились все более явственными, обрастали подробностями, окрашивались эмоциями. Словно захватывающий кинофильм разворачивался в сознании Марата, и он проживал в нем как будто свои собственные трепетные, жаркие мгновения.

— Что ты чувствуешь, когда пишешь? — спросила Закревская.

— Чувствую, что я там живу. Но такого же не бывает!

Она остановилась у парапета, глядя на воду.

— Кто из нас осмелится утверждать, что бывает, а чего не бывает?

— Ты правда не считаешь меня психом? — улыбнулся Марат.

— Разумеется, нет. Что за глупости? — вздохнула она, провожая взглядом плывущие по воде льдинки. — Границы нормальности очень размыты. Психиатрия — сплошные условности, каждую из которых можно если не опровергнуть, то оспорить…

— Спасибо, утешила, — перебил он, заходя вперед и поворачиваясь к ней лицом. — Ну-ка, давай постоим. Значит, происходящее со мной выходит за эти ваши границы? Не бойся, говори.