Ильдар Абузяров - Мутабор

Всеобщая радость свободы и раскрепощения переполняли майдан. Продираясь сквозь плотные ряды, Омар расталкивал локтями незнакомых людей, многие из которых в ответ на тычки обнимали и целовали Омара как родного брата.

– Свобода, свобода, брат! – кричали они на ухо Омару.

Где-то здесь же филателист Фахад продавал значки и шарфики с символом революции. Одним – алые маки, другим – бордовые розы, будто болельщикам двух разных футбольных команд. Поистине, спорт – замена войны для выброса адреналина и тестостерона.

– Ассалам-алейкум! – обнялся с Фахадом Омар, протолкнувшись к тому через людскую гущу. – Какие команды играют сегодня?

– Пока команд, как и положено, две, – пытался перекричать шум Фахад, – это сторонники Зураба-ходжи и сторонники Ширхана-эфенди. Но сегодня они выступают единым фронтом. Спор пока идет из-за того, как назвать эту прекрасную революцию – революцией бордовых тюльпанов или золотисто-рыжих маков. Суть же в том, что одни, как соловьи на аромат розы, вышли на улицу с чистыми помыслами изменить Кашевар к лучшему. А другие, опьяненные маковой соломкой, одержимы низменными желаниями наживы и власти.

– А ты сам за кого?

– Пока еще не решил! – орал во всю глотку Фахад. – Торговля идет бойко. Я приму решение после того, как продам один из двух товаров. Я же хамелеон!

– А, понятно! – крикнул Омар, оттаскиваемый вернувшимся за ним верзилой. – Давай, еще увидимся!

Взятый на буксир, Омар Чилим в мгновение ока был доставлен к трибуне, на которой в этот момент в очередной раз выступал лидер оппозиции – Ширхан-эфенди. Рядом на сооруженном постаменте-трибуне стояли Гураб-ходжа и Лейла Тигровая. Лицо Ширхана сияло, как после крупного выигрыша в нарды.

– Мы освободили дочь эмира, теперь она будет нашей королевой! – выкрикивал Ширхан-эфенди в толпу лозунги. – Мы проведем конституционную реформу! Создадим парламентскую республику и выберем свободный парламент! Отделим должность мэра от пожизненного звания эмира! Создадим стабилизационный фонд в помощь нуждающимся! Проведем свободные выборы президента!

И все в том же духе. Его слова так воодушевили толпу, что она тут же бросилась сносить памятник мэру и эмиру на коне, с соколом на плече и в окружении других зверей. Нечто подобное Омар видел в Питере в Летнем саду. Только Крылов сидел не на коне, а на троне.

Веревки и тросы быстро накинули на шею эмиру и мэру. Один очень смелый летящий юноша, с голым торсом, лихо на брюхе вскарабкался на памятник и уселся на его голове. В трезвом уме на такое не пойдет ни один смельчак. А это сумасшедший накинул два каната на массивную бронзовую шею. Другие концы тросов ухватили оранжевые и бордовые и начали перетягивать на себя. Памятник раскачивался из стороны в сторону, словно загипнотизированный волнами народного желания.

– Вот так же, – подумал Омар, – сейчас раскачивается и трещит по швам сам Кашевар.

Откуда-то появился «Бычок-ЗИЛ». Его подогнали вплотную к памятнику, к рогу под толстолобым бампером привязали трос.

Пробуксовка, рычание, фырканье колес, – и памятник полетел под роющие землю разъяренные передние колеса. Толпа просто взорвалась от восторга. Все снова принялись обнимать и целовать друг друга.

Кто-то из выступающих с трибуны призвал немедля идти на штурм цитадели.

– Рано еще, – взял слово Гураб-ходжа, лихо вскарабкавшись на постамент памятника, – мы с вами соблюдаем договоренности. Поэтому как честные и демократичные люди мы должны дождаться истечения срока ультиматума в одиннадцать часов.

Вот оно и полезло – дерьмо моего товарища. Поднасрал так поднасрал. Нашел-таки способ отомстить мне, засранец! Значит, он не прочь покувыркаться с Катей! Ничего, пусть теперь сам жрет свое говно!

Выслушав Муху, я со всей силы бью своего друга в сливовый красный нос, заодно кулачищем попадая и по дынной корке губы. Ведь кулачища у меня здоровые, как арбузы. От этого удара из носа моего друга сочится кровь, темная, словно выдавленный и смешанный сливово-арбузный сок. А его губы, покрываясь трещинами, словно лопаются от спелости.

Он решил стать смелым и сыграть в хама. Возомнил, что будет очень смешно, когда он расскажет мне, что видел на вокзале сбегающую от меня Кэт. И что в этот момент он представлял ее в своей постели. Он думал сделать мне больно. А получилось так, что я хлестко врезал его по лицу, и от этого неожиданного удара мой друг завалился на асфальт мостовой и начал тихо плакать.