Сергей Дышев - Убийца первого кла$$а

— Что ж, вы имеете право в соответствии со статьей 51-й Конституции Российской Федерации не давать против себя показаний. Опрос закончен. Подпишите протокол. Вот здесь, здесь и здесь.

Лупандер взял страницы, углубился в рукописный текст. В тишине неожиданно громко зазвонил мобильный телефон Баздырева. Вызывал Куроедов.

— Да, Иван, слушаю тебя, что там? Говоришь, высока вероятность, что оба написаны одним лицом… То есть ну понятно…

— Да, есть небольшое отличие, но это объяснимо разным эмоционально-психическим состоянием в моменты написания… — удовлетворенно пояснил Куроедов.

Баздырев встал, следом поднялся Ребров. У двери Максимыч остановился, заметил как бы между прочим:

— Кстати, сегодня в 15 часов 10 минут покончила жизнь самоубийством Ирина Галушка, та самая девушка по вызову. Она оставила предсмертную записку, в которой назвала имя заказчика убийства вашего компаньона Зайцева.

— И-и кто это? — испуганно спросил Лупандер.

— Коммерческая тайна, — равнодушно ответил Баздырев и, открыв дверь, добавил: — Кстати, тут вам на порог кто-то две гвоздички положил.

— От всей души, — заметил Сергей.

Аккуратно прикрыв дверь и бросив многозначительные взгляды на помертвевшего Лупандера, визитеры удалились.

До Лупандера запоздало дошел смысл сказанных слов. Он вскочил, как подброшенный, распахнул дверь, увидев могильные цветы, мгновенно пришел в ярость, стал остервенело топтать их, отводя душу за унизительный допрос, за все неудачи.

— Кто, какая сука это сделала?! — дико кричал он на весь офис. — Одни крысы вокруг! Всех, всех уволю! Пойдете милостыню собирать! Уроды!

Сыщики невозмутимо прошли мимо остолбеневших охранников, вышли на улицу, сели в машину.

— Завтра утром — похороны Зайцева, — заметил Баздырев. — Точнее, того, что от него осталось…

Петрович глубокомысленно изрек:

— И на них непременно придет убивец. Или заказчик.

— Ты, Петрович, прямо наши мысли читаешь, — усмехнулся Баздырев, повернулся к Реброву. — Сергей, завтра — на кладбище. Возьми скрытую камеру. Потусуемся в сторонке.

— Понял.

После смерти мы все земляки.

Вячеслав Верховенский

С утра зарядил мелкий, совсем не летний дождь. Баздырев вышел из дома, поежился, глянул на небо, но возвращаться за курткой и кепкой не стал. Зонтов он никогда не имел: считал, что у опера не должно быть в руках ничего лишнего. И когда супруга Любаша вновь делала попытку в очередной раз купить вымокшему под дождем мужу зонтик, получала веский и категорический отпор: «Что я тебе — Пуанкаре, что ли?» Максимыч имел в виду франтоватого пижона-сыщика Пуаро из телесериала.

Как условились, Петрович и Ребров подъехали к его дому к девяти тридцати. Баздырев плюхнулся на сиденье, молча пожал руки коллегам.

— На кладбище? — уточнил на всякий случай Петрович.

— Туда.

Петрович критически посмотрел на Баздырева, протянул ему потертую шоферскую кожанку.

— Держи, а то вымокнешь до нитки. Гляди, вот Серега в ветровке.

Кладбище сразу сомкнуло, обволокло их своей тишиной. Умерли звуки города, шум автомобилей, гудки, голоса. Лишь едва ощутимо шуршал моросящий дождь, тревожа прошлогоднюю листву.

Накануне Ребров выяснил у Лупандера, на каком участке будет проходить захоронение урны, и сейчас шел чуть впереди Баздырева, показывая дорогу.

Людей, собравшихся на траурную церемонию, увидели издалека. От дождя, оплакивающего покойного Зайцева, все спасались под зонтами.

По молчаливому согласию близко подходить не стали.

Урну уже закопали. Вдова Алла Свингер была в черном, тринадцатилетняя дочь Елена оделась по-молодежному: в джинсы и пятнистую куртку, в руке держала ярко выделяющийся алый зонт. У символического холмика с портретом покойного стояли также Лупандер с супругой, бритоголовые охранники офиса и еще трое неизвестных сыщикам мужчин. Скучали два могильщика с лопатами, видно, ждали окончания расчета за услуги.

Баздырев и Ребров остановились на таком расстоянии, чтобы было видно, что они не прячутся, а просто в этот печальный момент не хотят быть назойливыми. Ребров нацелил скрытую камеру в плечевой сумке и стал снимать происходящее.

Женщины — Алла и жена Лупандера — утирали слезы. Дочь Елена, напротив, хранила внешнее спокойствие, ни единой слезинки. Лупандер, откашлялся и начал речь.

— Горько и обидно сознавать, что нелепая, жестокая смерть оборвала жизнь Бориса в самом расцвете сил, творческого таланта. И еще страшнее сознавать, когда ты потерял к тому же надежного компаньона и верного друга. В этом кошмаре последних дней, недостойных памяти великого человека, Бориса Петровича Зайцева, — Лупандер возвысил голос, — у нас к следствию, к так называемым правоохранительным органам есть вопросы: «Почему вообще могло случиться подобное?»