Анна и Сергей Литвиновы - Несвятое семейство

Ковровы проживали в совсем не модном районе, в Новогиреево. Правда, дом оказался недавней постройки, последних архитектурных серий. У щегольской многоэтажки с башенками невозможно было припарковаться из-за обилия иномарок, поэтому Диме пришлось втиснуться во двор соседней хрущобы. Четыре тетеньки, митингующие у подъезда, наградили журналиста, вылезающего из «Тойоты», взглядами, исполненными классовой ненависти. Водораздел между богатыми и бедными здесь, похоже, проходил непосредственно по двору, разделявшему старенький блочный дом и новенький восемнадцатиэтажный небоскреб.

В подъезде свежеиспеченного жилья Диму встречали равнодушный консьерж, цветы в горшках и зеркала. Однако в углу расплывалось по свежей штукатурке пятно протечки.

На лифте заморской фирмы (с уже исцарапанной дверью) журналист поднялся на семнадцатый этаж.

Едва вышел из лифта – дверь одной из квартир на этаже распахнулась, и оттуда вылетела девчонка лет семнадцати. Шарахнула дверью, пацанской походкой пошагала навстречу по площадке. Одета она была в стиле «вот вам всем фигу, взрослые». Во времена полуяновской юности так наряжались неформалы , называемые металлистами : короткая косуха с заклепками, очень короткая кожаная юбочка, колготки в сеточку, специально рваные на коленях, и тяжелые ботинки на шнуровке. В брови красовалась металлическая серьга, красные волосы топорщились от геля, короткие ногти накрашены черным лаком. Девица скользнула взглядом по Диминому лицу, что-то в ней дрогнуло, и она вдруг подошла ближе, почти вплотную и прошипела:

– А-а, журналюга! Явился! Если ты, мля, про мою мамахен соврешь что-нибудь, пожалеешь очень скоро. Фамилию, имя я знаю. Полуянов Дмитрий. Где ты живешь, найдем, и мои пацаны, если что, из тебя отбивную с кровью сделают. И не вздумай матери на меня жаловаться, понял?

Девушка злобно фыркнула, одарила спецкора ненавидящим взглядом – взгляд действительно впечатлял – и шагнула дальше, к лифту.

От такой наглости Дима настолько оторопел, что даже не нашелся что ответить, а когда сообразил, красотки уже след простыл.

Полуянов позвонил в ту дверь, из которой только что вылетела малолетняя фурия – ему и впрямь было туда. На пороге тут же возникла Ирина Коврова, которая показалась хорошо знакомой после просмотра ее разговора с телевизионщицей. В жизни она выглядела немного худее, но гораздо измученнее своего видеоизображения.

– По-моему, вы зря волнуетесь за свою дочку, – вместо приветствия произнес журналист. – Очень милая, живая девочка.

– А, вы встретились, – с непонятной интонацией проговорила хозяйка. – Что ж, раздевайтесь. Обувь можете не снимать. А вы ведь не работаете больше в «Молодежных вестях».

– Вы тоже подготовились, – улыбнулся журналист. – Вот что значит – столичные пробки! За время, пока добираешься к контрагенту, тебя успевают уволить. Не волнуйтесь, если что, у меня остались хорошие связи. И в «Молвестях», и во многих других изданиях. Статью о том, кто и почему заказал убийство молодого актера, все возьмут с распростертыми объятиями. Вы уж не сомневайтесь!

Все-таки в дебюте Полуянову удалось переиграть Коврову – она моргнула, отвела взгляд.

– Проходите. Чай не предлагаю. Вы ведь все равно не станете пить чай в доме у врага, верно?

– Вы, я вижу, внимательно читали «Графа Монте-Кристо». По-моему, слишком хорошее знакомство с классиками вас и подвело.

– Подвело? – холодно осведомилась хозяйка. – Не понимаю, о чем вы!

– Раз обстоятельства убийства Романа Черепанова выяснил я, не ровен час, узнает и полиция. Или следственный комитет, без разницы.

Коврова пожала плечами.

– Между догадываться и знать – дистанции огромного размера, как говаривал старик Фамусов. А уж между знать и доказать – еще больше.

Полуянов прошелся по гостиной, куда по ходу разговора проводила его хозяйка.

При взгляде на обитель двух дам, юной и зрелой (мужиком здесь и не пахло), становилось понятно, чему посвящала свою жизнь старшая Коврова, в чем искала и находила утешение. Наперекор своей незадавшейся, по всему, семейной жизни; вопреки своим нереализованным деловым амбициям, а они наверняка были, ведь не мечтала же она писать за других диссертации, анонимно продавать свой ум на потребу чужой гордыне! Главным смыслом жизни женщины была, конечно, дочка. Родители всегда по поводу своих детей с ума сходят, подумал Полуянов, но тут, видимо, было что-то особенное, и недаром так вызверилась дама после того, как Черепанов над Аленой надругался; очень уж любила, видимо. И любила в одиночку – не было кому, ни партнеру, ни бабушке эту любовь с ней разделить. Как иллюстрация, на стене висело четыре фотографии разного размера, цветные и черно-белые, в разных рамках, и все они изображали дочку в разной стадии взросления, и на каждой картинке девочка была иного возраста, но на всех выглядела одинаковой: умной, милой и скромной. Для портретов последних лет, в косухе и с красными волосами, места на стене, разумеется, не нашлось.