Даниэль Виктор - Седьмой выстрел

Хотя янтарный оттенок новой трубки ещё не перешёл в более привычный цвет хны, густая струя голубого дыма, поднимавшаяся из пенковой чашки, свидетельствовала о том, что это скоро случится.

— Дорогой Уотсон! — воскликнул Холмс. — Как приятно вас видеть. А эта дама, должно быть, миссис Фреверт, о которой вы телеграфировали.

Положив книгу на ближайший стол, а трубку — в большую перламутровую раковину, как будто именно для этой цели и предназначенную, Шерлок Холмс приблизился к гостье и взял её руки в свои.

— Позвольте сказать вам, миссис Фреверт, как я опечалился, узнав о гибели вашего брата. Бывало, я и доктор Уотсон сиживали с ним за кружкой эля в «Королевской кладовой» — это был его любимый паб. Его смерть стала огромной потерей для вашей семьи, но, возможно, ещё большую утрату, если можно так сказать, понесло братство современных рыцарей, чьё оружие — перья, а не мечи.

— Благодарю вас, мистер Холмс. Вам и вправду позволительно так отзываться о моём брате. Я уже говорила доктору Уотсону: вас обоих Грэм характеризовал лишь в превосходных выражениях. Подобное доверие к его труду со стороны столь достойного человека очень много значит для меня.

Холмс улыбнулся в ответ. Затем, переоблачившись в широкую норфолкскую куртку, он объявил:

— Миссис Хадсон приготовила для нас ланч. Поскольку ветер стих, она настаивает, чтобы мы ели на воздухе. А после поговорим о деле, которое привело вас сюда.

Долгое путешествие по Даунсу пробудило у меня и миссис Фреверт немалый аппетит, и мы без заминки проследовали за Холмсом на улицу через раскрытые французские окна. Там, на террасе, нас ждал простой деревянный стол, покрытый белоснежной скатертью и уставленный столовым серебром миссис Хадсон. Лосось под соусом майонез, огуречный салат, горошек по-французски и щербет с шампанским представляли собой идеальную трапезу. Вкушая её в такой идиллической обстановке, вблизи моря, простирающегося до самого горизонта, можно было забыть о невесёлой цели нашей поездки. Однако бурный океан только издали кажется спокойным, а грохот волн, бушующих неподалёку, напоминает о неистовой силе стихии: так и наша непринуждённая беседа за ланчем не давала истинного представления о тех серьёзных и мрачных мыслях, что скрывались за произносимыми словами.

Но вот миссис Хадсон убрала со стола, а Шерлок Холмс набил трубку своим любимым крепким табаком, который по-прежнему хранил в персидской туфле, и теперь мы как будто были готовы приступить к занимавшему нас делу.

— Прошу вас, миссис Фреверт, — произнёс Холмс, выпустив облачко душистого дыма, — поведайте нам, чем вас не устраивает официальная версия смерти вашего брата.

Миссис Фреверт извлекла из чёрного парчового ридикюля, который стоял на полу у её ног, свой чёрный кружевной веер и, как и раньше, начала им обмахиваться.

— Спасибо вам за приглашение, мистер Холмс, — сказала она. — Позвольте мне напомнить вам о событиях самого чёрного дня моей жизни. Разумеется, большую часть того, что мне известно, я узнала из газет или даже от полиции. Наверное, я сразу должна пояснить, что у меня мало оснований возражать против сообщённых ими фактов. Я вынуждена не соглашаться скорее с их выводами.

Холмс кивнул.

— Пожалуйста, продолжайте, — ответил он.

На Бейкер-стрит, вооружившись трубкой и приготовившись слушать, Холмс обычно закрывал глаза. Здесь, в Южном Даунсе, он предпочёл обратить взор к подёрнутому дымкой морскому горизонту. В повествование миссис Фреверт врывались лишь хриплые крики крачек и чаек над головой и яростный шум прибоя далеко внизу.

— Это тёмная история, мистер Холмс. Даже не будь Грэм моим братом, я не могла бы не заметить странности событий, приведших к его гибели. Сама я узнала о стрельбе, когда ходила за покупками. Я как раз выбирала продукты для ужина, а мясник, который, верно, уже слышал о трагедии, сказал, что вечером еда нам не понадобится. Тогда я не поняла, что он имел в виду. Каким образом это известие так быстро дошло до него, я так никогда и не узнала.

— Действительно, — нетерпеливо поддакнул Шерлок Холмс. — Но что же с самой трагедией?

Миссис Фреверт снова взяла свою чёрную сумочку. На этот раз она вынула оттуда носовой платочек из ирландского полотна, окаймлённого тонким кружевом, и переложила его в ту же руку, которой держала веер. Нам стало ясно, что он предназначался для неизбежных слёз, которые будут сопровождать самую тягостную часть рассказа.