Марио Пьюзо - Последний дон

Клавдия не проронила ни слова. Помахав ей, Фалина двинулась к двери, но с порога вернулась.

– Помните, это наш с вами секрет.

– Все прошло и забыто, – с самой доброжелательной улыбкой ответил Кросс. – К тому же ваш рассказ ничего не изменит.

– Я просто хотела сбросить груз с души, – пояснила Фалина. – Марлоу был таким хорошим мальчиком. – И удалилась.

– И что же ты думаешь? – спросила Клавдия. – Что это значит, черт возьми?

– От наркоманов всегда можно ждать любых сюрпризов, – пожал плечами Кросс. – Ему нужны были деньги на наркоту, вот он и пошел на гоп-стоп и прокололся.

– Пожалуй, – согласилась Клавдия. – А Фалина так мягкосердечна, что поверит чему угодно. Но какая ирония, что наш отец умер подобным образом.

– Всякому может когда-нибудь не повезти. – Кросс поглядел на нее с каменным лицом.

Всю вторую половину дня он провел, наблюдая за съемками. Одна сцена показывала, как безоружный герой обороняется против трех вооруженных мужчин. Кроссу это показалось оскорбительным, просто нелепым. Героя никогда не следует ставить в столь безнадежное положение. Все это доказывает, что он чересчур глуп, чтобы быть героем. Затем он любовался тем, как Афина снимается в любовной сцене и в сцене скандала. Кросс был чуточку разочарован, она будто и не играла, другие актеры затмевали ее своей игрой. Кросс был чересчур неопытен, чтобы понять, что на пленке действия Афины будут выглядеть куда более выразительно, что камера совершит для нее это чудо.

И он не открыл настоящей Афины. Игра происходила лишь в нескольких коротких промежутках времени с долгими паузами между ними. Происходящее было напрочь лишено напряжения, от которого экран буквально сотрясается. Перед камерой Афина даже казалась менее красивой.

В ту ночь, проведенную вместе с ней в Малибу, Кросс ничего не сказал Афине об этом. После того как оба натешились любовными ласками и Афина стала готовить полночный ужин, она сказала:

– Я была сегодня не в ударе, правда? – И одарила его кошачьей ухмылкой, всегда наполнявшей душу Кросса несказанным удовольствием. – Я не хотела демонстрировать тебе свои лучшие приемы. Я знала, что ты стоишь там, пытаясь меня разгадать.

Кросс рассмеялся. Его всегда восхищало, насколько точно она проникает в его мысли.

– Да, ты была не в ударе. Не хочешь ли ты, чтобы я в пятницу слетал с тобой в Париж?

Афина удивилась. Кросс понял, что она удивилась, по ее глазам. Лицом она ни капельки себя не выдала, прекрасно умея держать себя в руках. Афина немного поразмыслила.

– Ты бы мне очень помог. И мы могли бы вместе посмотреть Париж.

– И вернуться в понедельник, – подсказал Кросс.

– Да. Я должна сниматься во вторник утром. До конца съемок осталось всего недели две-три.

– А затем? – поинтересовался Кросс.

– А затем я уйду от дел и буду заботиться о дочери, – сказала Афина. – Кроме того, я больше не хочу держать ее в секрете.

– А доктор в Париже – последняя инстанция?

– Никто не может быть последней инстанцией, – возразила Афина. – Во всяком случае, в подобных вопросах. Но предпоследняя уж наверняка.

В пятницу вечером они вылетели в Париж специально нанятым самолетом. Афина замаскировала свою внешность париком, а макияж скрывал ее красоту настолько, что она выглядела даже дурнушкой. Просторная одежда защищала от посторонних взглядов ее фигуру и придавала Афине вид матроны. Кросс был изумлен. У нее изменилась даже походка.

В самолете Бетани увлеченно смотрела из иллюминатора на землю. Принялась бродить по салону, выглядывая изо всех иллюминаторов подряд. Она казалась чуточку ошарашенной, и выражение ее обычно бесстрастного лица стало почти нормальным. С самолета они отправились в маленький отель неподалеку от Георг-Мендель-авеню, где для них был забронирован номер с двумя отдельными спальнями, разделенными гостиной, – одна для Кросса, а вторая для Афины с Бетани. Было десять утра; Афина сняла свой парик и грим и переоделась. Выглядеть дурнушкой в Париже было бы для нее невыносимо. В полдень все трое прибыли в клинику – маленькое шато, возведенное на частной земле, обнесенной стальным забором. Стоявший у ворот охранник проверил их имена и впустил.

Встретившая их у дверей горничная провела пришедших в огромную гостиную, сплошь уставленную мебелью. Доктор уже дожидался их там.

Доктор Оселл Жерар оказался крупным, тяжеловесным мужчиной, тщательно одетым в элегантно скроенный костюм в узенькую коричневую полоску и белую рубашку с темно-коричневым шелковым галстуком в тон костюму. Круглолицему доктору следовало бы носить бороду, чтобы скрыть отвислые щеки. Его толстые губы были темно-красными. Он представился Афине и Кроссу, проигнорировав ребенка. И Афина, и Кросс тут же почувствовали неприязнь к нему. Этот человек не был похож на доктора, подходящего для своей щепетильной профессии.