Юлия Винер - Красный Адамант

А третий фактор, в частности в России, это то, что закончился коммунизм и не во что стало верить, так хоть в альтернативу. И в других странах, наверное, какие-нибудь ихние идеологии поотмирали, и то же самое.

Но при всем том лично мне на альтернативу жаловаться не приходится.

Часам к десяти дождался я наконец Татьяны.

И что ты скажешь? Притащила с собой этого своего, Йехезкеля!

Ну, думаю, Танечка, совсем стыд потеряла, приходит к больному мужу с хахалем! Ни на минуту расстаться не может, что ли? Или похвастаться привела, смотри, мол, какого я себе здорового и крепкого отхватила, не тебе чета? Совсем не ее стиль.

Но мне не до стиля, а погоню я его сейчас к едрене фене. Ирисочку выгнал, Кармелу выгнал, таких женщин, и совсем ни за что, а этого ее — буду терпеть? Я его про себя иначе как «этот ее» и не называю. И говорю:

— Ну, спасибо, Танечка, порадовала ты меня, слов нет. Красиво себя ведешь. А теперь — либо пусть проваливает отсюда сию минуту, либо убирайтесь оба. Мне ваши парные визиты не нужны.

Татьяна на мои грубые слова ничего не отвечает и выходит из спальни. А он стоял в дверях, теперь же, наоборот, входит и прямо ко мне. А я опять в невыгодном положении — лежу. Начал вставать, но он подошел совсем близко и рукой меня за плечо удерживает — лежи, мол. Я его руку отбил, рубанул ребром ладони неслабо, но он ничего. Руку убрал, отошел немного и говорит:

— Подождите, Михаэль, не вставайте, послушайте меня одну минуту.

— И секунды слушать не стану, уходите!

— Я не собираюсь говорить с вами о том, что есть между нами. Это совсем отдельный разговор.

— Никаких разговоров! — говорю. — Вон!

— Выслушайте меня, и я уйду. Я хочу вам помочь.

— Ах, — говорю, — как это любезно с вашей стороны! Но как-нибудь обойдусь. Татьяна! — кричу. — Покажи гостю, где у нас дверь!

И тут звонок в эту самую дверь. Одиннадцатый час, никто ко мне так поздно не ходит. А вдруг полиция опять?!

Не успел предупредить, Татьяна уже открывает, даже не спрашивает кто. Улегся в постели пониже, принял больной вид. Слышу, она говорит:

— Нет, простите, к нему сейчас нельзя. Он нездоров.

Сообразила, слава Богу. А что ей говорят, не слышу. Поговорили, наконец она, глупая женщина, отвечает:

— Ну, если так важно. Но пожалуйста, очень ненадолго.

И вводит прямо в спальню — деда окаянного! А этому своему говорит: выйди на минутку, у них дело.

— Нет! — я кричу. — Йехезкель пусть остается!

Татьяна чуть плечами пожала и вышла. А дед улыбается своей мерзкой улыбочкой и говорит:

— О, да у вас гости. Я думал, вы по вечерам один. И как вы себя чувствуете?

А сам уже даже без костыля, симулянт проклятый.

Хотел я его сразу гнать, именно с помощью того же Йехезкеля, но тут вспомнил все свои размышления на эту тему, что надо как-то его обезвредить, чтоб не приставал и не грозил. Но как? Я за всеми этими делами даже и подумать толком не успел, а он уже опять явился, не запылился.

И обращается к Йехезкелю:

— Не выйдете ли на минутку, нам надо побеседовать, кое-что обсудить.

Йехезкель ему:

— Я припоминаю по больнице, что больной не очень хотел с вами беседовать. Мне кажется, и сейчас тоже.

А я и забыл совсем, что Йехезкель этот присутствовал, когда дед пытался мой Адамант из-под подушки выкрасть, и вообще, что он, видно, полностью в курсе. Я даже Татьяне выговор не сделал, что разболтала, а надо было, надо!

— Нет, — говорю, почему не побеседовать, побеседовать можно.

А Йехезкель мягко так, но настойчиво говорит:

— А может, не стоит, Михаэль? Говорить вам друг с другом не о чем. Камень этот красный («цирконий», дед вставляет), пусть цирконий или что угодно — не принадлежит никому из вас и должен вернуться к хозяину.

Деда аж перекосило:

— К какому еще хозяину? Чего вы встряли? Что вы об этом знаете?

— Лишнего ничего не знаю, только то, что надо.

— Да вам-то чего надо? Просили же вас выйти отсюда. Это дело между Михаэлем и мной.

— Это дело, — Йехезкель говорит тихо, — между Михаэлем и его совестью.

— Со-овестыо? При чем тут совесть?

— Михаэль не захочет подойти к Судному дню с нечистой совестью.

Верно! Совсем скоро Йом-Кипур, Судный день! И в ту же секунду меня и осенило, как надо поступить. Вернее — что сказать. Да ведь проще простого!

И говорю скромно:

— Конечно, не захочу. Циркония у меня уже нет. Он уже ушел по назначению, так что советую вам, папаша, успокоиться. Вот и все, что я хотел вам сказать. И желаю вам гмар хатима това, иными словами, положительной характеристики от Господа.