Кирилл Шелестов - Побег

— Но ты же не будешь отрицать, что мир все-таки восстановлен. Причем благодаря Калошину!

— Очень шаткий мир. И восстановлен он, скорее, благодаря тому, что у этой группы поддержки президента появилось срочное занятие: они усиленно растаскивают закрома Родины. Как только закончат, опять сцепятся. Один провинциальный олигарх уверял меня, что это у них в природе. А твой руководитель, я думаю, проявлял такое рвение не потому, что его сильно заботило благо страны, а потому, что он получает комиссионные со всех участников этого процесса.

— По-твоему, получение комиссионных исключает заботу о благе России? — с пафосом возразил Артурчик, возвращаясь к своей привычной двусмысленной манере разговора.

— Отчего же, — хмыкнул я. — Чем больше комиссионные, тем трогательнее забота. А как Березовский относится к калошинским маневрам? Почему-то мне кажется, что его они восхищают меньше, чем тебя.

Артурчик почесал за ухом.

— Совсем не восхищают, — признал он. — Борис Абрамович — вообще очень авторитарный человек. Его раздражает, что страна не желает жить в соответствии с мудрыми указаниями Бориса Абрамовича и что кто-то осмеливается иметь собственное суждение, хотя заранее известно, что правильным является лишь мнение Бориса Абрамовича. Временами он очень сердится на все российское население, но в особенности — на моего руководителя.

— А почему он его не снимет?

Артурчик лукаво улыбнулся.

— Какой ты категоричный! Снять человека гораздо труднее, чем его назначить. Во-первых, именно Борис Абрамович когда-то горячо рекомендовал Калошина президентской дочери и другим членам семьи. А теперь Юрий Мефодиевич демонстрирует беззаветную преданность президенту, показывая, что интересы первого лица он ценит выше, чем интересы Березовского. На каком основании Березовский сейчас может потребовать отставки своего недавнего протеже? Не врываться же ему в кабинет Ельцина с криком, что Калошин перекрутился! — он скосил на меня глаза, давая понять, что вести себя подобным образом способен лишь один человек. — Да и где гарантия, что преемник не окажется хуже?

— Выходит, Храповицкий стал случайной жертвой ваших больших склок и интриг? — мрачно подвел итог я.

— Ему не повезло, — подтвердил Артурчик. — Он подвернулся под горячую руку. По-человечески мне его жаль. Хотя согласись, он мог бы держаться скромнее, как та чиновница, которую ты столь мужественно... Молчу! Молчу! — поспешно замахал он руками, прежде чем я успел взорваться. — Вообще, когда пытаешься занять чье-то место, рискуешь нарваться, я тебе об этом уже говорил. Хотя, разумеется, это не повод, чтобы отправлять человека за решетку. Но зря ты бросаешься на меня такие зверские взгляды: в конце концов, лично я стараюсь тебе помочь...

Он действительно старался, поэтому я и попросил его поехать со мной на встречу с Косумовым, которому я не доверял. Вообще-то я уже никому не доверял, в том числе и Артурчику, но он, по крайней мере, ничего не обещал и, в отличие от всех, с кем мне приходилось встречаться в последние дни, не выдвигал никаких финансовых претензий.

За организацию встречи отвечал Дергачев, которого я отыскал вчера поздно вечером. Выслушав условия задачи, он взялся за нее с энтузиазмом и сегодня с гордостью доложил по телефону, что приличное место найдено, термоядерные телки заряжены и поляна уже накрыта. Я сообщил об этом Косумову, и он, не называя точного времени, пообещал приехать, как только освободится.

Мы с Артурчиком тронулись в половине седьмого, но на Рублево-Успенское шоссе выехали только в начале девятого. Московские заторы приводили меня в уныние. Впрочем, последнее время я беспрерывно нервничал и раздражался, и дело было отнюдь не в пробках. Мне никак не удавалось почувствовать под собой твердую почву.

— Какую роль ты отводишь мне на этой встрече с прокурором? — полюбопытствовал Артурчик.

Откровенно говоря, я и сам до конца не понимал. Приглашение было следствием моей неуверенности.

— Ты знаешь все кремлевские подворотни. Я надеюсь, что ты при случае предостережешь меня от ошибки.

— Боишься, что обманут? — проницательно посмотрел он на меня.

— Боюсь, — кивнул я.

— Да, — сочувственно пробормотал он. — На карту вы поставили много.

На карте стояло гораздо больше, чем он думал. В случае провала моей московской миссии для Храповицкого все было бы кончено. Да и для меня, пожалуй, тоже. Вряд ли Лихачев простил бы мне и исчезновение директоров, и эту поездку. Артурчик, казалось, угадал направление моих мыслей.