Куинн Фосетт: Братство Майкрофта Холмса

Но однажды в середине октября, явившись на службу тёплым утром, во вторник, который ничем не отличался от других будних дней, я обнаружил, что Холмс не только уже поднялся, но полностью одет во фраке, чёрном жилете и тёмных полосатых брюках, он сидел за столом и завтракал яичницей, холодной говядиной и горячими булочками.

— Заходите, Гатри, — кратко приветствовал он меня, подняв взгляд от еды.

Не ожидая увидеть своего патрона в столь ранний час, я, удивлённый, поклонился.

— Доброе утро, сэр. Надеюсь, всё в порядке?

— Да, я здоров, но со мной не всё в порядке. Ваша записная книжка при вас? — спросил он без перехода.

— Конечно, сэр, — ответил я, указывая на кожаный портфель, который всегда носил с собой. — И карандаши заточены, как обычно.

— Я мог бы и не спрашивать об этом, — сказал Майкрофт Холмс и указал на стол. — Не желаете чашку чаю? Тьерс! — чуть повысил он голос, обращаясь к своему безупречному слуге. Он служил когда-то в том же правительственном учреждении, где Холмс начинал свою карьеру, и вот уже более восьми лет находился на службе у Майкрофта Холмса.

— Чаю для Гатри, и покрепче, — приказал Холмс, когда Тьерс появился в дверях. — И пожалуй, пару горячих лепёшек с густой сметаной.

— Сэр, я предпочёл бы просто чашку крепкого чая: я уже поел, — возразил я, надеясь, что не оскорбил отказом ни мистера Холмса, ни Тьерса.

— Как будет угодно, Гатри, — сказал Холмс, разрешив мои сомнения. Затем он на мгновение задержал взгляд на слуге. — Сейчас трудное время, но я надеюсь, что вы будете продолжать записи в своём дневнике, Тьерс. При таком неопределённом положении ваши впечатления могут оказаться очень ценными. Нет ничего более точного, чем первое, наиболее острое впечатление.

— Да, мы поняли это в Каире. Конечно, сэр, я буду продолжать свой дневник. — Тьерс склонил седую голову, напоминавшую по цвету барсучью шерсть, и вышел.

Я подошёл к письменному столу мистера Холмса и просмотрел заметки, сделанные им прошлой ночью. Их было значительно меньше, чем обычно, и это меня удивило. В то же время его активность в утренние часы, не свойственная ему, указала на то, что произошло что-то экстраординарное.

— Вы получили какие-то новости, сэр? Может быть, были преданы огласке сведения о Соглашении? Или серьёзно продвинулись баварские переговоры? — спросил я.

В тот же момент в моих руках оказалось письмо загадочного содержания.

«Мистер Холмс, — говорилось в нём. — Надеюсь, что вы простите мою назойливость, но я должен просить Вас просмотреть документы, которые прилагаются к письму. Сообщить Вам, как они попали ко мне, значило бы подвергнуть Вашу жизнь неминуемой опасности. Мне же остаётся лишь рассчитывать на то, что я не делаю ошибки, обратившись к Вам. Если эти страшные люди смогут беспрепятственно продолжать свою деятельность, то не избежать катастрофы. Когда я пытаюсь решить, у кого хватит ума успешно противостоять им, то могу припомнить лишь несколько человек. Вы относитесь к их числу. Достаточно сказать, что моя жизнь зависит от того, узнают ли авторы присланных мною документов о моём поступке. Другими словами, я вверяю Вам свою жизнь. Надеюсь, вы оправдаете моё доверие, я же, со своей стороны, снова свяжусь с вами, когда узнаю что-либо ещё».

Внизу стояла подпись: «Ваш друг».

— Вы, наверно, заметили, что автор пытался изменить свой почерк, правда без особого успеха, так как письмо было написано наспех, — сухо заметил мой патрон, не отвлекаясь от завтрака. — И конечно, вы тоже не сомневаетесь, что писала женщина.

— Женщина? — воскликнул я. — Но почему? Я вижу признаки, по которым вы поняли, что почерк изменён, но как вы можете определить пол?

Майкрофт Холмс вздохнул, отрезал себе тонкий ломтик говядины, положил сверху кусок яичницы и внимательно посмотрел, как желток растекается по розовому мясу.

— Дело не в самом письме, из него можно сделать вывод лишь о европейском образовании корреспондента, полученном скорее в Швейцарии, чем во Франции, бумага голландская, это видно по водяным знакам. Нет, Гатри, всё дело в стиле. Хотя автор и говорит о себе в мужском роде, но обращается ко мне по-женски. Это могла написать только женщина.

— Или впавший в отчаяние от страха и беспомощности молодой человек, — предположил я. Затем я взглянул на текст, следовавший за подписью, и нахмурился. — Будь я проклят! Это шифровка!

— Вне всякого сомнения. Именно поэтому письмо и послали мне. Шифр к тому же на немецком языке, что, по крайней мере, связано с содержанием письма. Ну ладно. Наверно, мне понадобится всё утро, чтобы расшифровать это.