Лев Портной: 1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского

— И чтобы не стал предателем!

Он надрывался от визга, из глаз лились слезы.

— Ну? Повторим подвиг Сцеволы! [64] Сцевола, Гай Муций — легендарный римский герой, в знак презрения к пыткам держал в огне правую руку, пока она не обуглилась.

С этими словами я опять сунул его культю в огонь. Он зашелся от крика.

— Что ты визжишь, болван?! — воскликнул я, высвободив культю из огненного плена. — Отвечай, где еще спрятаны карты?

— У графини! — закричал Рыскин. — У Алессандрины еще одна карта!

— Это я знаю и без тебя, — разочарованно протянул я и вновь сунул его культю в огонь.

— Нет больше карт! Не-е-ет! — заревел он.

Я еще дважды повторил экзекуцию и только тогда поверил, что более карт не осталось.

— Что ж это вы оплошали, — сказал я. — Поленились что ли?

Огонь быстро распространялся по дому. Рыскин сидел на полу и всхлипывал, прижимая культю к груди. Я подхватил его под микитки, выволок во двор и усадил на скамью.

— Где ж твои слуги? — спросил я. — Бросили тебя и ушли? Или мародерствуют?

Он не ответил, только всхлипывал, и слезы катились по его щекам.

— Да ты не расстраивайся, — утешил я его. — Расскажешь потом, как сжег собственный дом, чтобы не достался французам. Потомки будут гордиться тобой.

Я взял под уздцы коня, вышел со двора и здесь же бросил в бурьян окровавленную саблю.

С надеждой на чудо я отправился обратно тем же путем, что добирался до усадьбы Рыскина. Но мне и так слишком долго везло. Нового чуда не случилось. Я наткнулся на французский патруль. Меня разоружили, забрали коня и вместе с десятком пленных повели к центру Москвы.

Среди моих товарищей по несчастью не нашлось ни одного военного: здесь были мастеровые, приказчики и даже гувернер, швейцарец по происхождению. Со мною все было ясно. Патруль застал меня в мундире, со шпагой, пистолетами и лошадью. Но чем руководствовались французы, когда задерживали других горожан, я не понял.

Наше путешествие длилось два часа. Наступила ночь, но из-за бушевавших пожаров было светло, как днем. К немалому моему удивлению нас привели на Петровку. Мы остановились, пропуская строй артиллеристов.

— Куда мы идем? — спросил я конвоира.

— Уже пришли, — он добродушно улыбнулся. — Там есть монастырь. Подходящее место для пленных.

Сердце мое всколыхнулось от боли. Нас вели в Высокопетровский монастырь. Путь проходил мимо моего родного дома. Еще издали я заметил деловитую суету возле нашего парадного.

«Интересно, что будет, если я заявлю, что я хозяин этого дома? Наверно, французы отпустят меня, отнесутся ко мне с почтением и даже за постой заплатят!» — размышлял я.

И вдруг раздался знакомый голос с характерным, грассирующим «р»:

— Барин! Барин! Сударь вы мой!

Я вгляделся и узнал мосье Каню. Каналья в форме французского артиллериста стоял на верхней ступеньке у входа в наш дом.

— Жан, ты жив?! — крикнул я, обрадовавшись, что вижу его невредимым.

— А как же, сударь! И вы тоже живы! — ответил он и хвастливо продолжил: — Теперь, сударь вы мой, для вас наступит новая жизнь!

— Новая жизнь! — повторил я с сарказмом. — Жан! Filthy dog ! Смотри мне, чтоб твои дружки мой фарфор не перебили!

Согласно «Манифесту о составлении временного внутреннего ополчения» ополченцы получали полугодовое жалование на обмундирование. Отсюда и золотые эполеты, и шляпы с султанами. (См. Р. М. Зотов «Рассказы о походах 1812 года», глава «Формирование Санкт-Петербургского ополчения».)

Не будешь любопытным, не разозлишь меня (англ.).

с натяжкой (лат.)

Великая армия (фр.).

Вскоре после описываемых событий князь Христофор Андреевич Ливен был назначен послом в Великобританию. Его жена — княгиня Дарья (Доротея) Христофоровна Ливен, урожденная графиня Бенкендорф.

Фабий Максим Кунктатор (Cunctator — лат. Медлитель) (275–203 гг. до н. э.) римский полководец. В 217 г. до н. э. во время 2-й Пунической войны применял тактику истощения армии Ганнибала, уклоняясь от решительного сражения.

Придурковатый Билли (англ.).

Длительное время французская дофина Мария-Антуанетта (эрцгерцогиня австрийская) игнорировала фаворитку Людовика XV мадам Дюбар- ри и согласилась сказать ей несколько слов только под сильным давлением матери австрийской императрицы Марии-Терезии. В знак благодарности Людовик XV не стал вмешиваться в третий раздел Польши, произведенный Австрией, Пруссией и Россией.