Фридрих Незнанский: Формула смерти

Они пили всю ночь. Виктор, медленно роняя слова, рассказывал Егору правду.

Егора била дрожь, он отказывался верить.

В аэропорту Калашникова ждал охранник Володя. Он радостно махал рукой в толпе встречающих, но Егор не ответил на улыбку.

— Что с вами, Егор Андреевич? — обеспокоился Володя, глядя на осунувшееся, постаревшее на добрый десяток лет лицо гонщика.

— Ничего, — лаконично ответил тот и молчал всю дорогу до автодрома.

Из гостиницы Егор позвонил домой родителям. Мать, как всегда, запричитала:

— Что же ты к нам не приехал, Егорушка? Засел в гостинице, будто дома у тебя нет…

— Некогда, мама. Вот-вот квалификация начнется, потом заезды. После этапа приеду…

— Что-то голос у тебя…

— Какой?

— Как неживой. Случилось что?

— Ничего, все в порядке.

— Катюше-то звонил?

— Нет. С чего это? Я только приехал.

— Ах ты засранец! — вскипела мать. — Девочка ребеночка твоего носит, а ты, подлец, не звонишь, не пишешь ей…

— Кто? Катька? — опешил Егор.

— А кто же еще? Или у тебя ребеночков по миру как гороха на поле?

— Нет, ты что, мама, я впервые слышу…

— Как? Она тебе ничего не писала?

— Нет.

— А мне сказала, что написала… Еще мне запретила говорить, сама, дескать, скажу… Вот! Вот ты какой шалопай! Девочка даже не сообщила тебе! Не надеется на тебя, видно! Только учти: мы его своим внуком считаем! Ты там как хочешь, а он наш, родной!

— Он что, родился уже? — совсем ошалел. Егор.

— Откуда родился-то? Ты считать умеешь? Ты когда у ней ночевал-то, забыл? А я помню — восемь месяцев тому назад, когда на побывку приезжал, когда ночью по Москве гонялся… Вот и считай!

— Так… Почему же она мне ничего…

— Я ж говорю: не рассчитывает она на тебя. И не хочет себя навязывать. Она девчонка гордая. Да еще фифа эта гадостей ей наговорила…

— Какая фифа?

— Жена твоего олигарха, вот какая! Уж не знаю, как она про Катю пронюхала, а только заявилась к ней домой, оглядела животик и зашипела змеей: дескать, никогда он на тебе не женится, я, мол, ему не позволю, да и у него там француженка есть. Это чего она тобой распоряжается? И кого ты там завел, во Франции, беспризорник? Ты учти: Катюша нам родной человек, мы ее в обиду не дадим! И ребеночка тоже! Ей УЗИ делали. У нее мальчик будет! Сын у тебя будет, Егорша!

— Ну-ну, мать, хватит! — трубку перехватил отец. — Чего ему на башку проблемы перед гонкой вешаешь? Ему за руль садиться, а ты… Слышь, Егор, ты ее не слушай! Для тебя сейчас главное — гонка! Вот выиграешь, тогда и свадьбу сыграем. Да?

В голосе отца было столько напряженного ожидания, что Егор не посмел сказать то, что хотел. Он произнес:

— Хорошо, отец. Поговорим после. Я рад.

— Да-а, что-то голос у тебя… Правду мать говорит… Будто схоронил кого…

Два дня, две квалификационные сессии, он прожил как в дыму. Он не слышал злобных подколок в спину со стороны второго пилота команды, Сергея Зеленяка, который считал, что Егор перешел ему дорогу. Еще в предыдущие свои приезды, уже после травмы, он с удивлением отметил, что никто ему особо не рад. Соболевский больше всего опасался ренессанса в их отношениях с Олесей. Для пилота команды Сергея Зеленяка Егор был слишком серьезным соперником. Один из механиков так просто провоцировал Егора на скандал: дескать, говори, Калаш, кто выиграет? На кого ставить? Вы ж, поди, все расписали уже…

Козел малолетний… Мало ему, Егору, Макса! Прессу он не любил сам, не любил их дешевых, дилетантских, изобилующих штампами комментариев, страсти ко всякого рода клубничке. Постепенно и папарацци изменили к нему отношение, стали упрекать в высокомерии… Все это было неприятно, но Егору до ночи в Торфяновке, которая разрезала его жизнь надвое, до этой ночи все эти неприятности казались мелочью в сравнении со счастьем ходить, управлять болидом, участвовать в чемпионате «Формулы-1».

Все это недружелюбное шипение вслед: «…ишь зазнался во Франции», «…мне бы так судьба ворожила», «…на таком болиде и баран покатит» — все это было грязной пеной, вечной российской завистью к чужому успеху, — и он был уверен, все это смоет чистой волной, как только он выиграет гонку. Победителей не судят! А он был уверен, что победит.

Но это чувство собственной неуязвимости, собственного достоинства — этот щит рухнул позапрошлой ночью, когда они напились вдвоем с другом детства. Виктор отпустил его, хотя должен был задержать, поместить в КПЗ до окончания экспертизы. Как он будет выкручиваться? «Это мои проблемы», — ответил друг детства…