Галина Романова - Семь лепестков зла

– Что? – Он обхватил голову руками, водрузив локти на разъезжающиеся коленки. – Что вы хотите?! За молчание… Денег?

– Денег? – Она рассмеялась. – Я не бедна, Толя.

– Тогда что?!

Взгляд его метнулся в сторону приоткрытой двери спальни, где острием вверх торчал тяжелый утюг на гладильной доске. Что, если ему сейчас…

Нет!!! Он не может! Он не вынесет вида мертвого тела в своем доме. Мертвого с размозженной головой. Брызги крови повсюду. Нет!!!

Да и наверняка соседка позаботилась о собственной безопасности и заготовила кучу копий! Шантажистка чертова!!!

– Я богата, Толя, но я одинока, – промурлыкала она и тяжело полезла из кресла. – Очень одинока! Мне не хватает в жизни такого вот милого, славного, сговорчивого мальчугана.

– Сговорчивого насколько?

Он так перепугался, что полез с ногами на диван. А что, если она задумала сделать из него профессионального киллера?! Что, если он должен будет по ее указке убивать?! Он не сможет, не сможет, не сможет!

Но то, что она ему предложила, повергло его еще в больший шок.

– Что-о-о??? – выдохнул он осипшим от настоящего животного ужаса голосом. – Я не ослышался???

– Нет, дорогой, все так. Ты все правильно понял.

Она приперла его к спинке дивана, сдавив его бедра своими широко разведенными, дряблыми коленками, оказавшимися очень сильными и жесткими. Задышала Анатолию в лицо, принявшись сдирать с него Лизкин халат.

– Ты будешь моим послушным мальчиком, моей тенью, моим слугой, моим любовником и сыном. Ты будешь только моим! И будешь делать все, что я тебе велю…

– Ну хорошо, чего ты хочешь? Ну хочешь, я приеду?

Голос матери в трубке звучал устало. Но Альбина как никто знала: усталость наигранная. Как и сочувствие, как и жалостливость, которые мать из себя давила через великую силу. Ей хотелось играть роль великодушной и жертвенной. Наверняка рядом были слушатели. Может, ее муж. Может, его друзья. Может, кто то из соседей. Мать потом положит трубку и выдохнет со слезой:

– Бедная, бедная девочка! Сколько раз просила ее переехать ко мне!

Она не просила. И не звала с собой, когда уезжала. И вообще, они давно стали чужими друг другу. Зачем Альбина ей позвонила сегодня? Сама не знает. Может, потому, что больше звонить было некому? Подруг не было. Нет, знакомых много. Но таких вот подруг закадычных, про которых показывают красивые истории по ящику, не было. Парня не было тоже. Был Михаил Иванович, но он теперь тоже был. Она обидела его своим бегством в отпуск. Обидела настолько, что он уволился и не позвонил ей с тех пор ни разу. И она не звонила. Ему было обидно. Ей было стыдно.

Но она не смогла бы объяснить ему, почему удрала в отпуск! А она именно удрала! Потому что ее душили слезы. Потому что она задыхалась от горя. Потому что не хотела никого видеть! Особенно этого поручика, то есть капитана Иванцова. Какой же противный тип! Ну какой противный! Надо придумать такую ересь!

Будто она снабжала Владика Сиротина горячими сведениями. И он мчался на место происшествия, опережая полицию. И будто делала она это ради одной-единственной цели: вернуть Владика!

Такое мог придумать только отвратительный, испорченный человек. Таким Иванцов и был, наверное. А еще он был сильно избалован женщинами. Избалован их согласием на все, на все. А как только он получил от нее отказ, так его и переклинило. И он начал плести вокруг нее какие то сети.

Глупо! И нечистоплотно!

Ему так даже начальник отдела сказал, когда он к нему сунулся с доносом на Альбину.

– Тебе заняться, что ли, нечем, Серега?! Ты совсем, что ли, с дуба рухнул?!

– А что? Запросто могло такое быть!

– Ты можешь настаивать на своем столько, сколько тебе хочется, но от девки отстань! – уже приказал ему начальник. – Я еще могу поверить, что она ему инфу сбросила, опять же по закрытому вопросу. Но чтобы она каким то образом была причастна к его гибели!.. Такое предположить мог только идиот, извини!

– А что? А почему? – настырничал Иванцов и от досады кусал губы.

У него не выходило прижать Парамонову. Не выходило заставить ее просить, скулить, унижаться. Это плохо.

– Да потому что журналист сам разбился! И запись с камер есть, мимо которых он летел, как сумасшедший. Там козырек его кепки торчит, явственно видно.

– А чего летел то?

– Теперь никто не скажет, – с облегченным вздохом начальник пожал плечами.

– А где был с того момента, как от нас вылетел, и до того момента, как улетел с дороги?