Лоуренс Блок - После первой смерти

Я нашел магазин, где торговали спиртным, и купил бутылку виски.

В гостиничном номере я поставил бутылку, не открывая, на туалетный столик, и уставился на нее, и попытался смотреть на что-нибудь еще, и подумал о Линде, о Гвен, о Дуге, о сводниках и шлюхах, о девушках с тремя голубыми глазами, о девушках с перерезанными глотками.

Если я собирался напиться, то само по себе, и вне связи со всем прочим это было приемлемо. Я мог побыть одну ночь мертвецки пьяным. Я даже мог позволить себе похмелье и частичную потерю памяти, которые неизбежно должны были последовать за приступом горького пьянства. Но одна мысль, что я могу уйти из гостиницы, приводила меня в ужас. Мне необходимо было оставаться там, где я был, а когда я пью, я имею обыкновение отправляться бродить, а когда я брожу, я имею обыкновение кружить поблизости от Таймс-сквер, а этого-то как раз мне и не хотелось.

Я снял с себя все и завязал всю свою одежду в тугие узлы. Каждую вещь — штаны, рубашку, нижнее белье. Я посмотрел на то, что получилось, и подумал, что эти узлы слишком легко было снова развязать и что, напившись, я смогу это сделать. Я хотел было замочить одежду в ванне, но решил, что это глупо, что она мне понадобится, когда я просплюсь. Поэтому я принял компромиссное решение и запихал вещи как можно глубже под кровать: в пьяном виде достать их оттуда будет трудно.

Я не думал, что предприму попытку уйти. В конце концов, не такой уж я безответственный пьяница, каким считал себя раньше. Я не убивал тех девушек. Я пошел с ними, как ходил с другими; возможно, эта человеческая слабость заслуживала порицания, но вряд ли такое случается редко, и уж конечно не только с пьющими мужчинами.

Может, я и чокнутый, но уж точно не идиот. Я не пойду из отеля на улицу голым. Я буду пить, я напьюсь, а потом во сне хмель улетучится. А если даже мне и захочется отправиться бродить, то узлы на одежде не позволят мне быстро одеться и у меня будет шанс передумать.

Я взял бутылку, сломал печать, отвинтил колпачок и понюхал содержимое. Взяв в ванной стакан, наполнил его виски до половины.

Я тряхнул головой и поставил стакан на комод. Сел на кровать, закрыл глаза и увидел девушку из своего сна, с тремя голубыми глазами. Я почувствовал озноб, и меня затрясло.

Чертовщина.

Я взял стакан, выпил виски и снова наполнил стакан.

Я проснулся с одеревеневшим языком, но ясной головой, в кровати, на подушке, укрытый одеялами. Я встал. Моя одежда по-прежнему лежала под кроватью связанная в узлы. Очевидно, я не пытался выйти из номера.

На дне бутылки оставалось немного виски. Я выплеснул остатки в раковину и выкинул пустую бутылку в мусорную корзину. Потом развязал узлы на одежде, что и для трезвого оказалось нелегко, а для пьяного, пожалуй, и вовсе не по силам, и оделся. Лечение явно оказалось тяжелее болезни; моя одежда выглядела так, как будто в ней переночевали в ночлежке на Кони-Айленде.

Я разделся и разложил свои вещи на кровати, понадеявшись, что они примут привычный вид. Я принял душ, побрился, оделся и вышел из отеля позавтракать. Времени было чуть больше полудня. Судя по всему, я проспал довольно долго, но я понятия не имел, когда кончил пить и лег в постель. На месте памяти зияла дыра. Очевидно, я ничего не делал и никуда не ходил, но что произошло после второго стакана — начисто стерлось.

Я взял номер «Таймс». Там излагалась более подробная версия того, о чем писала вчерашняя «Пост», а кроме того, газета сообщала, что был найден «плимут» с отпечатками моих пальцев. Быстро работают. Теперь полиция знала, что я вернулся на Манхэттен.

В столбце личных объявлений значилось официальное уведомление о том, что, поскольку жена Петуния оставила его, Питер Портер впредь отказывается нести ответственность за ее долги. Я удивился, какого черта Дугу еще нужно, но все-таки решил потратить десять центов и позвонить.

Дуг сам поднял трубку. Он сказал: «Привет», и я сказал: «Привет», и я услышал характерный щелчок, означавший, что кто-то подсоединился к разговору.

Он сказал:

— Мне звонила твоя свояченица. Она пересказала мне то, что сказала тебе.

— Ну и?

— Алекс, мне это не дает покоя уже несколько лет. Я не знаю, как это случилось. Мы с Кей переживали трудные времена, а Гвен, знаешь, она мне всегда очень нравилась, я не знаю, как это случилось, не знаю...

— Я тут за углом, — перебил я его. — Можно мне подняться?

— Да, конечно. Конечно, Алекс, поднимайся.