Феликс Меркулов - Он не хотел предавать

В этой записке не было инструкций, как утверждал позже следователь Олег Мочалов. Лежнев писал: «На всякий случай, если мне сегодня отобьет мозги, вот адрес моей матери. Не скучай!»

— Зачем вы прочитали чужое письмо? — с искаженным от гнева лицом тихо спросил Малышев у испуганной Алены Ивановны.

Учительница-пенсионерка покраснела до корней седых волос, как нашкодивший семиклассник. Залепетала неуверенным голосом:

— Я… Случайно. Я не хотела.

Как одинаково неубедительно всегда звучат любые объяснения!

— Вы понимаете, что вы наделали?

Алена Ивановна не понимала, но чувствовала: она сделала нечто ужасное.

— Зачем вы рассказали об этом следователю?

Странный вопрос. Алена Ивановна подняла голову и удивленно посмотрела на приятного молодого человека. Вид у него по-прежнему был строгий, но уже менее гневный, скорее — сострадальческий.

— Вы сами себя поставили в ужасное положение. Зачем вы прочитали чужое письмо? Теперь вы будете мучиться до конца своих дней.

— Я? — испугалась домработница. — Почему?

Малышев доходчиво изложил причины. Читать чужие письма, подглядывать и подслушивать за чужой жизнью свойственно людям лживым и завистливым. За достоверность показаний таких людей поручиться нельзя. Скорее всего, суд даже не примет их во внимание. Но Алена Ивановна себя скомпрометировала ужасно и непоправимо. Работу, подобную прежней, ей уже никогда не найти. Кто захочет держать в собственном доме шпиона?

…Бедная курица, глядя на Алену Ивановну, думал Гольцов, и сочувствие к Юре Малышеву убывало, убывало, как воздух из проколотой шины. Еще немного — и появится досада на лейтенанта: ах ты мразь, что же ты с людьми-то делаешь? Делал…

На суде Алена Ивановна отказалась от своих прежних показаний. Сказала, что никакой записки не читала и передала все хозяйке в целости и сохранности, в свернутом виде.

— Поверьте, я случайно ее прочитала, — жалобным голосом объяснила она Георгию, — до вечера я и забыла, что за записка на холодильнике лежит. Думала, это список продуктов. Когда развернула и прочитала — тогда только и поняла, но уже поздно было, там всего-то и было, две строчки и адрес его матери. По-французски.

Думая о своем, Георгий рассеянно кивнул:

— Да, адрес по-французски.

— Нет, — поправила Алена Ивановна. — Вся записка.

До Георгия медленно дошел смысл сказанного.

— Что? Лежнев писал по-французски?

— Разумеется, я же вам говорю! — очень по-учительски заявила пенсионерка.

Действительно, как он сразу не подумал! Не идиот же Лежнев, не мог он такую записку, написанную по-русски, свернуть пополам и запросто сунуть первому встречному: на, мол, передай по назначению! Другое дело — никому не понятная фраза на иностранном языке. Лежнев хоть и прикидывался русским на все сто процентов, а не заподозрил в деревенской домработнице из народа бывшую француженку. Не по паспорту — по профессии…

— Вы в школе иностранный язык преподавали? — догадался Георгий. — Французский?

Алена Ивановна горько усмехнулась.

— Нет, я двадцать пять лет преподавала английский, но в институте заканчивала факультет английского и французского. Конечно, французский я подзабыла, но помню достаточно, чтобы понять смысл записки… Он написал ей: «Если мне сегодня отобьет мозги, вот на всякий случай адрес моей матери. Не скучай!» У меня сразу появилось такое дурное предчувствие, что когда поздно вечером мне позвонила Любовь Сергеевна и попросила прийти…

Георгий смотрел на Алену Ивановну. Зачем она теперь все это говорит? Если бы то же самое она рассказала зимой на суде, Юра Малышев сейчас был бы жив.

— А адрес? Помните?

Алена Ивановна пожала плечами:

— Нет, конечно, ведь у них адреса состоят почти из одних цифр.

— А хотя бы название города?

— Пожалуй, если бы вы мне его назвали, я бы вспомнила, а так…

Она отрицательно покачала головой.

Начмед районной станции «Скорой помощи» — еще одна лжесвидетельница, при воспоминании о которой следователь Олег Мочалов скрежетал зубами, — жила в райцентре Партизанский. Ассоциации с Великой Отечественной войной при ближайшем ознакомлении с местной историей и географией оказались неуместными. Своим именем бывший поселок, в эпоху застоя получивший статус города, был обязан партизанам 1812 года. До эпохи развитого социализма поселок назывался деревня Гусаровка, позже — поселок городского типа Гусаровка. Вместе со статусом районного центра идеологически не выдержанное название было заменено родственным, но уже идеологически нейтральным.