Дик Фрэнсис - Ноздря в ноздрю

Я посмотрел на часы. Без двадцати пять двенадцать. Только свет за окном подсказывал, что скоро полдень, а не полночь. Мои внутренние часы давно остановились и требовали подзавода, то есть крепкого и долгого сна, и только после этого могли пойти вновь.

— Нет проблем, — ответил я.

Меня качало от усталости, и больше всего хотелось положить голову на мягкую пуховую подушку. Вместо этого я ретировался на кухню, наклонился над раковиной и сунул эту самую голову под струю холодной воды. Надеялся, что Анджела Милн этого не увидела. Агентство по контролю продовольственных товаров наверняка осудило бы шеф-повара, который мочит волосы под кухонным краном. В голове у меня чуть прояснилось, но в целом свежести особенно не прибавилось. Я зевнул во весь рот и посмотрел в окно на центр города.

В Ньюмаркет пришел день «2000 гиней». Понятное дело, город бурлил в предвкушении первой классической скачки года, и ни в одном отеле на многие мили вокруг не осталось свободных мест.

Завсегдатаи скакового мира по-прежнему называли Ньюмаркет «штаб-квартирой», хотя город давно уже утратил роль официальной базы королевского спорта. Штаб-квартира Жокейского клуба появилась в Ньюмаркете в 1750-х годах для упорядочивания скачек на местном ипподроме, но вскоре установленные здесь правила для скачек чистокровных лошадей распространились на всю страну. И действительно, Жокейский клуб обрел такое влияние, что в октябре 1791 года наследного принца, а позже короля Георга Четвертого допрашивали в связи с «отклонениями от нормы, выявленными при заезде у его лошади Эскейп». «Отклонения» выражались в том, что его лошадь в один день не показала ничего, а во второй выиграла забег. Принц продал своих лошадей и жеребца и больше не возвращался в Ньюмаркет. По слухам, ему в частном порядке указали на дверь, хотя официально всего лишь «предупредили».

И теперь Жокейский клуб пользуется огромным влиянием в Ньюмаркете, поскольку принадлежат ему не только оба ипподрома, но и 2400 акров тренировочных полей вокруг города. Но роль законодателя и контролера у Жокейского клуба осталась в прошлом. Эта прерогатива перешла сначала к Британскому совету по скачкам, а недавно — к Британскому управлению скачек, которое и решает все технические и дисциплинарные вопросы. А Жокейский клуб стал таким же, как и в первое время своего существования в лондонской таверне: местом встречи людей, которые жить не могут без скачек. Но только тех, кто не был профессиональным жокеем. Среди членов Жокейского клуба жокеев никогда не было. В глазах первых вторые всего лишь слуги, светское общение с которыми представлялось совершенно неуместным.

Карл вырвал меня из грез.

— Мы можем поставить в эти духовки только половину пирожков, поэтому займем духовки у соседей. Им они не нужны, потому что там подают только холодные закуски.

— Отлично. — Я так устал, что даже не понял, в чем проблема. — Когда нужно ставить их в духовку? — попытался подсчитать в уме. Первая скачка в пять минут третьего, так что гости сядут за столы в половине первого. Каждый пирожок выпекается тридцать пять минут. Пирожков сорок, но пятеро гостей не придут, значит, получается: сорок минус пять пирожков. Если один пирожок должен стоять в духовке тридцать пять минут, чтобы пропеклась начинка, а корочка из теста стала золотисто-коричневой, то сколько требуется времени на выпечку сорока, без пяти, пирожков?.. Шестеренки в моем мозгу, которые и без того поворачивались крайне медленно, вовсе остановились. Если пятеро мужчин могут построить пять домов за пять месяцев, сколько времени потребуется шести мужчинам, чтобы построить шесть домов? Меня это волновало? Я уже начал думать, что пирожки следовало поставить в духовки позавчера, когда меня спас Карл.

— Уже четверть первого, — объявил он. — Гости садятся за столы в двенадцать тридцать, пирожки подаем ровно в час.

— Отлично, — кивнул я, мечтая о том, чтобы в половине второго моя голова легла на мягкую подушку. Как бы не так.

— И картофель будет готов через пятнадцать минут, — продолжил Карл. — Все под контролем.

Я посмотрел на часы. Мне потребовалось немало времени, чтобы определиться с расположением стрелок. Без десяти двенадцать. «Что со мной не так?» — подумал я. Мне случалось бодрствовать и более продолжительное время. Желудок урчал, напоминая, что в нем давно уже ничего не было. Я не знал, хорошая ли это идея — поесть? А вдруг повторится прошлая ночь, чего мне очень не хотелось, но, возможно, именно голод вызывал такую апатию.