Николай Волков - Не дрогнет рука

Удивляюсь, как я раньше не припомнил этого названия! Оно мне было очень знакомо. Ведь все детство и юность я прожил в Каменске, и не раз мать посылала меня на улицу Лассаля за керосином. Во время Отечественной войны там была единственная на весь город керосиновая лавка.

О результатах розысков мы с Кубарем доложили нашему шефу, начальнику борской милиции капитану Нефедову.

— Гастролеры приезжали, — сказал он, подумав. — Газета вчерашняя? Ну, так и есть. Я думаю, дело было так: принесли им эту газету, и валялась она у них где-то на столе, а когда начали собираться в поездку, то завернули в нее хлеб с салом или с колбасой, чтобы подзакусить в дороге. Ведь ехать-то тут не близко, часов двенадцать пути…

— А на машине около десяти.

— А на машине около десяти, — повторил он. — И верней всего, что пожаловали они к нам на своей машине и на ней же отсюда уехали. Ведь не на руках же им было тащить такую массу товара. В пути, надо полагать хлеб с салом они съели, а газету скомкали и сунули в карман. Магазин был ограблен, товары стащены в машину, следы в магазине затерты тряпкой, тряпка брошена с порога к прилавку. Но когда грабители вышли на крыльцо, то спохватились, что и здесь им нужно затереть за собой следы. Возвращаться за тряпкой они не стали, и тут пригодилась газета, торчавшая у одного из них из кармана. Он потер ею сперва крыльцо, потом ручку двери, потом ступени крыльца, когда спускался по ним. Но тут, очутившись на виду, грабитель, затиравший следы, начал страшно трусить и торопиться, осторожность изменила ему, и он, стремясь скорей смыться, машинально отбросил измазанную газету в сторону.

Нефедов, конечно, не считал, что он открывает что-то новое. Но такова была его манера: выслушав товарищей по работе, он как бы обобщал высказанные ими предположения, создавая стройную, логически продуманную версию. Это у него подчас получалось так убедительно, точно он, где-то спрятавшись, сам наблюдал за всеми действиями преступника.

Делом об ограблении магазина, как всегда у нас водится, были заняты не только мы с Кубарем, но и все более или менее свободные работники. Пока мы занимались осмотром магазина и определяли название улицы, другие тоже не теряли времени. Не буду перечислять, какие меры они принимали, но в результате все пришли к одному общему мнению, что магазин, видимо, ограбили не местные воры. Однако пока еще твердо никто не мог за это поручиться.

Нефедов решил, что мне следует немедленно выехать в Каменск и там с помощью местных работников по свежим следам разыскать и грабителей и похищенные ими товары. Чтобы согласовать этот вопрос с начальником Областного управления полковником Егоровым, он тут же позвонил ему по телефону.

Видимо, полковник соглашался с ним, так как Нефедов с довольным видом уже подмигнул мне одним глазом, как вдруг что-то сказанное полковником озадачило его. Лицо Нефедова налилось кровью. Чувствовалось, что он вот-вот взорвется от негодования. Но привычка к дисциплине взяла верх, и, вместо возражений, Нефедов только проговорил:

— Слушаю, товарищ полковник. Будет выполнено.

— Черт его знает, какая скверная история получилась, — сказал он наконец, закончив разговор с Каменском. — Что-то полковник задумал насчет тебя, чтоб ему ни дна ни покрышки. Знаю я его повадку. Определенно заберет тебя к себе в управление. И черт меня дернул ему позвонить. Может, он про тебя и не вспомнил бы. Впрочем, нет, он давно тобой интересуется. Я не раз это замечал. Вот так всегда. Дадут тебе какого-нибудь желторотого птенца, маешься с ним, маешься, учишь уму-разуму, а как только он на ноги встанет, его у тебя самым милым образом из-под носа выдернут, и нянчишься ты опять с новым птенцом. А дело кто делать будет?

— Конечно, за желторотого я тебе премного благодарен, — обиделся я.

— Да нет, Дмитрий, ты не обижайся. Как раз ты-то очень недолго пыл желторотым. Лучшего товарища по работе и желать не надо. И тем более мне обидно, что тебя от нас хотят забрать. Мы и так зашиваемся с работой, а если еще тебя возьмут, то мне вовсе труба будет.

Приятельские отношения с капитаном Нефедовым у меня установились еще с тех пор, как я неоперившимся птенцом попал в Борск под его начальство.

Помню, как в начале нашего знакомства я побаивался его, каждый раз вскакивал и вытягивался, едва он входил в кабинет, по-военному докладывал ему о происшествиях, случившихся за время его отсутствия, и краснел, когда он делал мне хотя бы самые незначительные замечания. Но вскоре эта служебная подтянутость в отношениях с ним отпала сама собой, потому что Нефедов не терпел «формалистики», как он называл строгое соблюдение уставов.