Николай Волков - Не дрогнет рука

До нас доходили слухи, что попасть в авиационный институт не легко, так как там требования к поступающим предъявляются гораздо более высокие, чем в других институтах. Поэтому в последних классах я нажимал изо всех сил главным образом на те предметы, по которым предстояло держать вступительные экзамены. Радий же относился к этому спустя рукава. Он был убежден, что место ему в энском авиационном институте обеспечено, так как у его отца там были влиятельные друзья. Да и сам Аркадий Вадимович, не стесняясь меня (если он вообще какого-нибудь стеснялся), не раз говаривал сыну, похлопывая его по плечу: «Мы не дураки. Мы уже сейчас исподволь готовим почву, чтобы потом не получилось какой-нибудь осечки. Что ни говори, а крепкая заручка, особенно в наше время — великая вещь».

Я помню, что Радий был настолько убежден в силе и могуществе отцовских друзей, что как-то летом, после окончания школы, сказал:

— Ты давай-ка, Дмитрий, подзубри математику. Все-таки мне жалко будет расставаться с тобой, если ты не попадешь в институт. Я к тебе привык, хоть ты меня вечно и пилил, точно второй завуч. А если ты провалишься, то пиши мне в Энск, мне не хочется терять тебя из виду.

— Да ты сам-то еще попади, — рассердился я, — раскаркался, как ворона.

Время показало, что друзья Аркадия Вадимовича не подвели. Несмотря на то, что сумма экзаменационных баллов Радия была ниже пропускного уровня, фамилия Роева каким-то образом попала в списки тех, кто был зачислен в институт. Моей фамилии там не оказалось.

Радий торжествовал. Правда, зная, что я не прошел по конкурсу, хотя и имел отметки лучшие, чем у него, он при мне сдерживался, но ликования по поводу своей удачи скрыть не мог.

Мне пришлось задержаться в Энске, чтобы получить обратно свои документы, и я мог наблюдать, как Радий заводил новые знакомства в общежитии, подыскивая приятелей по своему вкусу. Ко мне он избегал подходить.

Но тут свершилось нечто неожиданное. Список, в котором красовалась фамилия Радия, был снят с доски в вестибюле института и заменен другим, где не было уже ни его фамилии, ни нескольких других, попавших в этот список таким же путем, как и он. Носился слух, что одновременно с этим из списка руководящего состава института была вычеркнута фамилия одного «доброго дяди», готового всегда «порадеть родному человечку».

Откровенно говоря, я искренне обрадовался, что справедливость восторжествовала, но тут же решил немедленно найти Радия и уговорить его, не теряя времени, спешить домой в Каменск и постараться поступить на физико-математический факультет пединститута, чтобы, укрепив за год математические познания, осенью попытаться вновь штурмовать бастионы авиационного института.

Однако я нигде не мог разыскать Радия. Это меня очень встревожило, так как я знал, что при каждой неудаче он вовсе падает духом.

Только поздно вечером, пропустив свой поезд, я доискался, где Радий. Оказалось, в милиции! Видимо, узнав о своем провале, он не нашел ничего более подходящего, чем последовать примеру своего папаши, прибегавшего в случае неприятностей к рюмочке, и отправился в ресторан. Там он напился до беспамятства и вдобавок устроил дебош: разбил посуду, вазы и прекрасное дорогое трюмо. Когда меня пропустили к нему, Радий, жалкий и точно пришибленный, уставился на меня совершенно безумными глазами и заявил, что как только его выпустят, он тотчас же пустит себе пулю в лоб.

Я понимал, что это истерика, что ни о какой пуле не может быть и речи, тем более, что ему не из чего ее пустить, но я опасался, как бы он не натворил каких-нибудь других глупостей.

Во всяком случае, оставлять его одного в таком состоянии было нельзя. Я вызвал к телефону отца Радия и рассказал ему о том, что стряслось.

Аркадий Вадимович прежде всего разразился истошным криком, что мы — мальчишки, щенки, что он так и знал, что нас нельзя никуда отпускать одних, но я довольно резко оборвал его, заявив, что не имею никакого отношения к тому погрому, который учинил в ресторане его сын.

Было плохо слышно, что он отвечал мне на это. Я еле различал, как в трубке дребезжало: «…ради вашей давнишней дружбы не оставляйте его одного… Вы же комсомолец… вы должны понимать, что нельзя бросать товарища в беде…»

— Я никого и не бросаю! — кричал я в ответ. — Скорей посылайте деньги расплатиться с рестораном. Нам надо торопиться домой, чтобы попасть хоть в каменский институт.

— Об этом совершенно не беспокойтесь, — жужжало в ответ. — Я все хлопоты возьму на себя и все, что нужно, устрою. Это мне не трудно…