Виктор Пронин - Чисто женская логика

Дальнейшие действия Касатоновой были замедленными, но безостановочными.

Вынув из своей сумки кассету с пленкой, она спустилась на один этаж и позвонила в такую же однокомнатную квартиру. Дверь открыла женщина в домашнем халате и с бегудяшками на голове, прикрытыми, правда, косынкой.

— Ой, Катя! Заходи! Ты слышала, что случилось в нашем подъезде? Ужас какой-то! Кофе будешь?

— Буду.

Хозяйка метнулась на кухню, а Касатонова прошла в комнату и, не теряя ни секунды, но в то же время со спокойной и неторопливой уверенностью подошла к серванту, открыла дверцу и в одну из чашек положила кассету, накрыв ее сверху еще одной чашкой.

И снова закрыла дверцу.

И прошла на кухню.

— Зоя, извини... Я совсем забыла, мне нужно сделать срочный звонок, ну, просто смертельно срочный! Извини, я попозже зайду, ладно? Не имей на меня зуб.

После этого она поднялась в свою квартиру и набрала номер участкового.

— Николай Степанович, опять Касатонова на проводе.

— Рад слышать ваш голос.

— Голос у меня не самый лучший. Я прошу вас срочно прийти ко мне. Прямо сию секунду.

— Может быть, через полчаса?

— Нет, Николай Степанович. Вы сейчас кладете трубку на аппарат, надеваете фуражку, захлопываете дверь своей конторы и быстрым шагом, переходящим в бег, двигаетесь ко мне.

— Что-нибудь случилось?

— Да, — сказала Касатонова и положила трубку.

На то, чтобы надеть фуражку, выскочить в дверь, пересечь залитый солнцем двор, подняться на пятый этаж и войти в квартиру Касатоновой, нужно было минут десять. Поскольку дверь была взломана, то Гордюхин вошел через восемь минут.

Осмотрев взломанный замок, он двумя шагами пересек прихожую и остановился на пороге в комнату. Среди разгромленной комнаты в кресле, закинув ногу на ногу, сидела Касатонова и курила сигаретку, пуская дым к потолку.

— Ни фига себе! — пробормотал потрясенный Гордюхин.

— Присаживайтесь, Николай Степанович, — Касатонова показала на второе кресло. — Будьте, как дома. Кофе? Чай?

— Водки.

Все, что происходило с Касатоновой в эти дни, происходило первый раз в ее жизни. Никогда она не бывала на месте происшествия, никогда не видела людей с простреленными головами, не присутствовала при следственных мероприятиях, как выражался Убахтин. И дверь в ее квартиру до этого дня никогда не взламывали.

Поэтому, когда по телевизору показывали подобные события, они ее как-то не задевали, оставляли спокойной, во всяком случае, она ни разу не воскликнула потрясенно: «Боже! Какой кошмар! Какой ужас!»

Этого не было.

Более того, глядя на экране криминальную хронику, она относилась к ней почти как к художественному фильму, только кадры были не столь изысканны, освещение никуда не годилось, и актеры вели себя как-то уж слишком беспомощно, можно сказать, даже бездарно. Слова произносили невнятно, некстати ухмылялись, прятали лица, натягивали на головы разные предметы собственного туалета — куртки, рубашки, майки, и выглядели задержанные бандиты жалобно, несчастно, будто попали во власть к людям злобным и жестоким.

И вдруг она сама оказалась в водовороте точно таких же событий. Ее собственная квартира, которую она вылизывала годами и добилась, наконец, такого состояния, что любую вещь могла, не глядя и не раздумывая, взять с полки, вынуть из шкафчика, с закрытыми глазами могла включить-выключить газ, воду, электричество, ее квартира, образец ухоженности и порядка, была превращена в какое-то месиво из посуды, книг, тряпок, битого стекла и милых ее сердцу безделушек, которые она десятилетиями свозила из курортов, санаториев, поездок на море, как-то даже на Кипре побывала... — Знаете, Николай Степанович, — сказала Касатонова, обводя обесчещенную свою квартиру каким-то затуманенным взглядом, — у меня такое ощущение, что жизнь кончилась.

— Ошибаетесь, Екатерина Сергеевна, — чуть жестковато сказал Гордюхин. — Ошибаетесь, — повторил он мягче, вспомнив, видимо, что разговаривает все-таки с потерпевшей. — Жизнь только начинается.

— Вот это начало?! — она еще раз обвела комнату изумленным своим взором.

— Да, — спокойно кивнул Гордюхин. — Как сказано в священном писании... Вначале был хаос. Вот вы его и получили.

— Спасибо на добром слове.

— Можете сказать, что у вас пропало?

— Предварительный осмотр показал, — голос Касатоновой неуловимо изменился, из него исчезла плаксивость, появились нотки деловые, даже суховатые, — исчез фотоаппарат и снимки, сделанные на месте преступления. И фотоаппарат, который вы пренебрежительно называли мыльницей, и снимки в фирменном пакете проявочного пункта лежали вот здесь, — и Касатонова ткнула указательным своим пальчиком в полированную поверхность журнального столика, усыпанную мелкими посверкивающими крошками, которые совсем недавно были, видимо, хрустальным стаканом.