Виктор Пронин - Высшая мера

- Настолько несдержан, - поправил Басаргин. - И еще одно… То, что произошло с семьей Апыхтина… В этом есть нарушение логики сегодняшней жизни. То, что произошло, - нападение без объявления войны. Мне непонятно случившееся. Зачем было поступать так? Может быть, банк готов был заплатить любые деньги? Или готов был отдаться в другие руки, если такова была цель? Подобным событиям должны предшествовать переговоры… Как сейчас говорят, разборка.

- Может быть, они хотели с самого начала подавить волю к сопротивлению? - предположил Юферев. - Сразу решили показать, какие они крутые?

- Не знаю, насколько они крутые… Здесь скорее проглядывает истеричность какая-то. А уж никак не спокойный твердый разговор. Залить квартиру кровью - много ума не надо.

- Вам не кажется, что Апыхтин поплыл?

- Он дрогнул, а не поплыл. А кто не дрогнет? - Басаргин опять уставился в окно. За время их разговора над городом сгустились тучи, в кабинете заметно потемнело, по жестяному карнизу застучали редкие капли дождя. - Кто угодно дрогнет.

- И вы? - спросил Юферев.

- Я бы не пожалел никаких денег, чтобы все-таки достать этих отморозков, - Басаргин посмотрел на следователя спокойно и твердо. - Думаю, что и вы поступили бы так же.

- Возможно, - Юферев поднялся. - У меня к вам просьба… Если будут звонки, требования, угрозы, будет что-то такое, что не вписывается в обычную вашу жизнь… Звоните. - Он положил перед Басаргиным визитную карточку. - Здесь и рабочий телефон, и домашний. Звоните.

- Обязательно. - Басаргин взял карточку и не глядя сунул ее в нагрудный карман.

Дождь хлынул сильнее, и оба, подойдя к окну, некоторое время молча смотрели на потоки воды. Площадь перед банком быстро опустела, и только машины сверкали свежими бликами.

- Дождь - это хорошо, - сказал Юферев.

- Особенно в дорогу, - добавил Басаргин.

- Апыхтин собирается на Кипр?

- Какой Кипр, - вздохнул Басаргин. - Тут уж никакой дождь не поможет.

- Дождь - это хорошо, - повторил Юферев. - И для тех, кто уезжает, и для тех, кто остается. - Похоже, он и не ждал от Басаргина ответа, думая о чем-то своем.

Мысленно он уже покинул банк, где никто не мог сказать ему ничего полезного, дельного, что хоть как-то прояснило бы кошмарное убийство, взбудоражившее весь город, поднявшее на ноги всех, кто имел хоть какое-то отношение к милиции или к прокуратуре. Чаще обычного проверялись на дорогах машины, усиленные наряды прочесывали город, нужные люди срочно созванивались со стукачами и доносчиками, под особый надзор были взяты автобусная станция, железнодорожный вокзал, аэропорт.

Но пока все было напрасно - следов убийц обнаружить не удавалось.

Следователь Юферев не был блестящим и проницательным, остроумным и дерзким. Не горели огнем его глаза, и не светилось в них какое-то там сатанинское понимание человеческих слабостей и пороков. Даже задержав опасного преступника, начальству своему докладывал о задержании голосом унылым и безрадостным. Похоже, ему даже неловко было радоваться собственной победе. И походка у него была вполне соответствующая - усталая, и взгляд был печальным, даже сочувствующим: извини, дескать, братец, но придется мне поступить с тобой несколько непочтительно…

Но происходило странное - к Юфереву люди сразу проникались доверием, желанием помочь незадачливому следователю, хоть что-то найти для него утешительное, обнадеживающее. Глядишь, начальство и не выгонит его с работы, глядишь, и похвалит как-нибудь к празднику или просто под хорошее настроение.

Знал ли Юферев, какое впечатление производит он на людей? Похоже, все-таки знал, но не стремился во что бы то ни стало понравиться, показать себя толковым, быстрым, безотказным.

Может быть, в этом проявлялась его натура, скорее всего созданная природой для занятий задумчивых и неторопливых, а может, попросту лукавил, потому что дела ему удавались и раскрытий у него было ничуть не меньше, чем у других следователей - с горящими глазами и учащенным дыханием.

Когда Апыхтин и трое его верных соратников, трое заместителей, смотрели из большого окна на площадь, на бредущую фигуру ссутулившегося следователя, то единственное чувство, которое посетило их, была жалостливость.

- Со следователем нам явно повезло, - усмехнулся Осецкий.

- Был бы человек хороший, - подхватил Цыкин.

Басаргин лишь головой покачал, Апыхтин вздохнул тяжко: о чем, дескать, ребята, говорить.

А Юферев шел себе и шел мимо «мерседесов» и прочей сверкающей мишуры и не видел мокрой после дождя площади, не ощущал капель, падающих из темных туч, перед его глазами был лишь голубоватый телеграфный бланк со слабым отпечатком женских губ.