Виктор Пронин - Высшая мера

- Вам виднее. Апыхтин уходит в отпуск, вы остаетесь вместо него? Это так?

- Примерно.

- Не понял? - Юферев начал раздражаться от этой бесконечной двусмысленности. - Примерно - это в каком смысле? Не только вы его будете замещать, или по очереди, или совсем даже не вы?

- Похоже, что все-таки я.

- Почему? Я имею в виду, почему выбор пал на вас? Ведь все три зама как бы на равных, верно?

- Вообще-то я - первый зам. А остальные - просто замы. Назначить замещать могли кого угодно… И Цыкина, и Осецкого.

- Значит, угроз расправы, требования денег, каких-то сверхразумных льгот… Не было?

- Если говорить обо мне лично…

- Да, как вы успели заметить, я разговариваю с вами лично, - холодновато подтвердил Юферев. - И интересуюсь лично вашими впечатлениями.

- Нет, - твердо сказал Басаргин.

- Не понял? Что нет?

- Я не припоминаю, чтобы в последнее время мне кто-то звонил, как вы выражаетесь…

- Господи! - простонал Юферев. - Да какая разница, как я выражаюсь!

- Нет! - сказал Басаргин и, вынув платок, вытер лоб. На Юферева он смотрел чуть ли не с ужасом, словно ожидал какого-то коварного вопроса, который изобличит его в страшном преступлении. - Я имею в виду, что угроз не было.

- Вы сказали, что их не было в последнее время. А в предпоследнее время были угрозы?

- Я не знаю, какое время вы называете предпоследним…

- А я не знаю, какое время вы называете последним! - рассмеялся Юферев, осознав наконец всю бестолковость разговора.

- Ну… Где-то так… С полгода наверняка ничего такого не было.

- А раньше? Полгода назад? Год назад?

- Тоже не припоминаю.

- Как вы думаете, что стало причиной убийства жены и сына председателя банка?

- Причина… - Басаргин, кажется, впервые перестал метаться и, повернувшись к окну, некоторое время молчал. - Что сказать? - повернулся он к следователю. - Конечно, я не знаю… Всех нас это преступление попросту ошарашило. А причина… Окружающая действительность. Все стало позволительно, доступно. Пришли такие времена, что мы смогли организовать банк, банкирами заделались, деньгами ворочаем. Получили право защищать эти деньги, приумножать их, заботиться о безопасности, упреждать угрозу… Теми методами, которые сами выберем. Понимаете меня?

- Вполне.

- Так вот… И все те, которым позволили заниматься всевозможной деятельностью, одновременно получили разрешение и на многое другое. Где-то там, за бугром, все уже отлажено, приняты законы, которые держат все это на каких-то разумных рельсах… А здесь… Мы как младенцы, все еще в кровище, орем, визжим… Ну и так далее.

Басаргин, кажется, успокоился, понял, что нашел верный тон и что никто не собирался его ни в чем обвинять. Он оставил наконец в покое свой галстук, манжеты, часы. Положив руки на стол, он в упор смотрел на Юферева, готовый отвечать на любой вопрос.

- Видите ли, Андрей Иванович… Если говорить обо всей стране, если говорить теоретически, то вы правы. Но я спросил о другом… Как вы думаете, за что убили жену и сына Апыхтина?

- Лично мое мнение?

- Да, речь идет только о вашем мнении.

- Или же произошла какая-то случайность, недоразумение… И преступники вынуждены были пойти на столь жесткие меры. Например, Катя или Вовка узнали кого-либо из них.

- Или же?

- Попытка выбить Апыхтина из седла.

- У вас есть клиенты, способные на это?

- Я готов ответить, что таких клиентов у нас нет. И в то же время понимаю, что утверждать этого нельзя. Время сейчас странное. Деньги сгорают прямо в банках, правительства меняются каждые три или пять месяцев… Что угодно может довести человека до бешенства.

- Есть обиженные на вас? Вы кого-то разорили? Пустили по миру? Довели до банкротства?

- Мы не нарушали закона.

- Я не об этом.

- И нравственного, человеческого закона мы тоже стараемся не нарушать. Ведем себя по-человечески. Это я знаю точно. У банка есть возможность вести себя куда тверже.

- Так есть обиженные?

- Да, есть фирмы, есть люди, с которыми банк поступил, может быть, сурово, но справедливо. Можно ли таких назвать обиженными? Можно. Они затаили зло? Не исключаю. Вынашивают планы мести? И это возможно. - Басаргин, кажется, совсем освоился, обрел способность рассуждать и строить предположения.

- Они выражали свою обиду, досаду, недовольство?

- Не знаю, о каких звонках рассказывал Цыкин, я таких звонков не получал. Никто не угрожал и Апыхтину, он сам об этом говорил. Осецкий? Все знали бы об угрозах еще до того, как он положил трубку.

- Настолько болтлив?