Гуннар Столесен - Ночью все волки серы

— Расскажи же, что он говорил.

Она смотрела мимо меня, целиком погрузившись в прошлое, в события тридцатилетней давности.

— Он редко жаловался. Несколько раз бригада выбирала его профуполномоченным, но он отнюдь не был бунтарем. По натуре он был социал-демократ.

— Как и большинство норвежцев.

— Да, наверное. Во всяком случае, он никогда не лез на рожон. Если можно было добиться чего-либо путем переговоров, он всегда старался избежать конфликта. Но, конечно, возникали и серьезные ситуации, например, во время переговоров насчет заработной платы. И тогда он становился непреклонным, стоял на своем. Но как раз в такие периоды он никогда не жаловался. На него просто находила какая-то тоска. На лбу у него появлялись длинные глубокие морщины, глаза темнели, у губ пролегала угрюмая, почти злобная складка. До чего он был красив! Казался похожим на какого-нибудь молодого поэта, быть может, на Рудольфа Нильсена [17] Рудольф Нильсен — норвежский поэт (1901–1929). , но не стихи он сочинял, а садился за стол переговоров и обсуждал какие-то цифры, продолжительность рабочего дня, размеры недельного заработка.

Она замолчала, снова наполнила наши чашки, села и стала прислушиваться к радио, там ансамбль аккордеонистов исполнял «Мечту об Элин». Их манера исполнения делала эту грустную мелодию прямо-таки душераздирающей.

Потом она произнесла:

— Последние дни перед пожаром Хольгер был именно таким.

— Расстроенным?

— Да. К тому же он плохо себя чувствовал. Он был бледен, у него пропал аппетит. Однажды, как-то ночью или рано утром, я слышала (он не знал, что я не сплю), как он пошел в туалет, и его вырвало, хотя он ничего не ел. Потом я намекнула ему, что не мешало бы сходить к врачу, но он только помотал головой. Я спросила, нет ли у него каких-нибудь неприятностей. Он посмотрел на меня грустным взглядом. Я видела, как ходят его желваки, но он ничего не сказал. Заговорил он только вечером, в тот же день, когда вернулся с работы. Когда мы выпили послеобеденный кофе, он вдруг проговорил: «Завтра иду в дирекцию».

Я помню его слова, как будто это было вчера. «Завтра пойду в дирекцию. Я уверен, что где-то утечка газа. Не только я плохо себя чувствую». Он рассказал, что многие из тех, кто работает в цехе, страдают головными болями, головокружениями и тошнотой в последнее время. И он не сомневался, что где-то наверняка есть утечка, — ее голос задрожал, когда она произнесла: «И может произойти взрыв».

Я кивнул.

— И на следующий день…

С внезапной запальчивостью она произнесла:

— И на следующий день он пошел в дирекцию и рассказал обо всем. — Потом немного успокоилась и продолжала: — Это был удивительный день. Я помню его, как будто это было… Стоял апрель, погода была обычная для этого времени года: то солнце светит, то дождик льет, как из ведра. Я вышла за покупками, когда прояснилось, решила пройтись немного по Нурднесу. Не знаю, помнишь ли ты, как все здесь тогда выглядело.

— Помню.

— Руины после бомбежек. Кирпичные развалины и первая молодая зелень. Я и сейчас помню тех желтых пушистых гусят, которых видела в тот день. Множество их разгуливало среди кустов. Грело солнце. Неожиданно налетал ветерок и ворошил волосы. Анита сидела в коляске, а я думала: «Какое счастье — весна! А впереди нас всех ждет чудесное лето, меня, нашу малышку и моего милого мужа». Я чувствовала себя самой счастливой женщиной в мире. И именно в этот день он не вернулся домой, как обычно, к обеду.

— Не вернулся?

— Да, такого никогда не бывало. Он никогда не опаздывал, он всегда… Я приготовила мясное рагу с картошкой и кашу из саго с ягодным киселем на сладкое. Позвонила на фабрику, и там мне сказали, что он ушел с работы, как всегда. Впервые он пришел домой в восемь часов. Он двигался какими-то странными зигзагами. Подойдя к двери, ухватился за косяк, в его глазах я прочла, что ему тяжело, что его мучают угрызения совести. Таким я его раньше никогда не видала. Я поняла, что он пьян, от него разило пивом. Единственно, что он произнес: «Они не захотели меня слушать». — «Кто?» — спросила я раздраженно, с тревогой. «Дирекция».

Позднее, когда мы уложили Аниту спать, я сварила крепкий кофе, и мы смогли посидеть в гостиной, чтобы спокойно поговорить обо всем… Тогда он и рассказал мне, что был в дирекции и сообщил о своих подозрениях. Но его и слушать не захотели, сказали, что сами всем займутся, но в общем-то и речи быть не может о том, чтобы прекратить выпуск продукции именно теперь.