— А что показало расследование?
Листая страницы, он произнес небрежно, Скороговоркой:
— Его так и не нашли. Формально он все еще числится в розыске. Но, насколько нам известно, он пребывает в добром здравии на Канарских островах, где светит солнце и спиртные напитки гораздо более доступны, чем в пределах наших границ.
— Существует ли какая-нибудь его фотография или словесный портрет?
Он снова заглянул в папку. Вынул фото и протянул мне. Типичная фотография, сделанная в полицейском участке, человек на них всегда выглядит испуганным, при ярком свете его фотографируют в фас и в профиль. Такой же испуганный вид у большинства людей и на фотографии в паспорте. Единственная разница, что в первом случае человек уже фактически занял свое место в картотеке преступников.
Лицо Юхана Ульсена, которого звали также и Юханом Верзилой, было вытянутым, как у лошади, и чем-то очень напоминало лицо Харальда Ульвена. Только уши у него были не такие огромные и глаза находились на большом расстоянии друг от друга. Он был небрит, и его губы кривила горькая, презрительная усмешка.
— Вот описание, — сказал Хамре и протянул мне лист бумаги.
Я быстро пробежал его глазами. Рост Юхана Ульсена был 1 метр 76 сантиметров, глаза голубые, а волосы темно-русые. Никаких особых примет, кроме старой раны на колене, из-за которой он хромал.
Последнюю фразу я перечитал дважды. Потом пристально посмотрел ему в глаза, у меня беспокойно сосало под ложечкой.
— Теперь я очень хорошо понимаю, почему Ялмар Нюмарк заинтересовался этим делом, — сказал я.
— Что ты имеешь в виду?
— Разве ты не читал это? Юхан Верзила так же, как и Харальд Ульвен, хромал на левую ногу. И Харальд Ульвен исчез, можно сказать, одновременно с Юханом Верзилой, в январе 1971 года.
— Вот материалы, касающиеся Харальда Ульвена, — сказал Хамре и извлек новую папку. Она была несколько более пухлой по сравнению с остальными. Правым указательным пальцем он постучал по третьей папке, которая по толщине превосходила две другие папки, вместе взятые.
— А здесь материалы, связанные с пожаром на «Павлине». Все, что мне удалось выяснить в этой связи.
На углу папки были видны следы паутины. Когда он дотронулся до папки, поднялось целое облачко пыли.
— Как ты понимаешь, мы предприняли основательное расследование.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Ладно. Вот…
Он раскрыл дело Харальда Ульвена. Быстро перелистал пожелтевшие документы, связанные с судебным процессом над коллаборационистом.
— Это все старые материалы, — пробормотал он. — А вот здесь… — Он открыл большой коричневый конверт и вытащил из него пачку фотографий. Равнодушно пересмотрел их и передал пачку мне. — Прямо скажем, зрелище не из приятных.
На одной Харальд Ульвен лежал на спине, и было видно, что буквально все его тело испещрено синяками и кровоподтеками. Совершенно очевидно, что он был зверски избит. Еще хуже обстояло дело с его головой. Лицо было буквально растоптано, кто-то превратил его в сплошное кровавое месиво.
Часть снимкой была сделана крупным планом, от них меня буквально чуть не вырвало. Один из кадров показывал кольцо, надетое на палец левой руки. Кольцо весьма характерное: со свастикой.
Я положил фотографии на письменный стол:
— Да уж, зрелище не для детишек из воскресной школы, — сказал я.
— Как же это им удалось опознать его? Хамре заглянул в бумаги:
— Это сделала женщина, с которой он жил. Гм, как ее, Элисе Блом.
Я уверенно кивнул.
— Она работала на «Павлине».
Он оторвал взгляд от бумаг.
— Да, ведь там же работал и Харальд Ульвен. Курьером? Так?
— Точно.
Он продолжал:
— Ну, Элисе Блом опознала его.
— Даже в таком виде?
Он снисходительно посмотрел на меня.
— Женщина, которая жила с ним на протяжении… — Снова заглянул в бумаги. — Двенадцати лет. Есть ведь и другие черты, кроме тех, которые видны на лице, Веум.
— Да-да. Я думаю даже, что… Возможно, на нее было оказано давление.
— А кольцо, оно-то явно принадлежало ему.
— Его могли надеть.
— Да, но ведь не было никаких причин сомневаться в показаниях Элисе Блом. Ее подвергли основательному допросу.
— Это она обратилась в полицию в связи с его исчезновением?
— Она не успела. Харальд Ульвен ушел в кино 13 января 1971 года. Он не пришел ночевать, но, как утверждает фру или фрекен Блом, в этом не было ничего необычного. Его поступки всегда было трудно предугадать. «Нервы никуда со времен войны, — сказал она. — Бывали периоды, когда он совершенно не мог спать, и тогда случалось, что всю ночь бродил по улицам». Но в ту ночь все было иначе.
Читать дальше