Инна Булгакова - Сердце статуи

Покинув верных друзей (с надеждой, что они друг друга не прикончат), я пересек узкую улицу и постоял в маленьком магазинчике напротив дома ювелира. «Мясо». Чуть не стошнило при виде расчлененной туши поросенка. М-да, питаемся трупами.

Первым из подъезда вышел доктор. Постоял, расслабленно прислоняясь к стене, вытирая пот со лба носовым платком. Нервничает садист, способный на такую дикую акцию: живому человеку тайком подарить гроб!.. Он, конечно, видел Веру (или ее труп) в ту ночь, иначе не поспешил бы в Москву уничтожать фотографию и не избавился б так поспешно от сумки с вещами.

Тяжелая дверь распахнулась, вышел Сема, бодрым шагом направился к своей машине у кромки тротуара (ничего, далеко не убежит). Тут и Иван Петрович встрепенулся, потащился к своей. Белые машины, медленно набирая скорость, продефилировали передо мной. Ну, мне за ними не уследить, да и не надо. Надо вспомнить.

Куда-то я ехал на метро, шел, почти бессознательно, бесконечно прокручивая в измученном мозгу версии, детали, события, взгляды, жесты… уверенный, что сегодня я раскрою все. Уверенность жила любовью и надеждой — слабый свет, который просвечивал сквозь это «все», сквозь мрак и страх.

Внезапно я очутился перед своим училищем. Зачем? Что я здесь делаю? Я не знал. И опять пошел куда-то, сопоставляя реплики: «Я знаю, где разгадка». — «Ну?» — «На соседнем участке». — «Не впутывай соседей…» — «Я докажу». Что это значит? Вспомнился закат, силуэт в дверях сарая, я склонился над гробом. «Сделайте милость, скажите: чей это дом?» — «Твой». — «А гроб?» Сема пожал плечами, глаз не сводя с роскошной домовины. Потом мы поднялись на крыльцо, в соседнем саду кусты шевелились… нет, это потом, это была Надя… под старым дубом светились дева с юношей. «Это, случайно, не я лепил?» — «Похоже, ты». — «Мне не нравится». Еще он все допытывался, помню ли я что-нибудь, и сказал: «Все гораздо ужаснее, Макс».

«Все гораздо ужаснее, Макс», — повторил я вслух, почувствовав, что потерял нить, ведущую к убийце. И увидел себя в родном дворе. Нет, это странно… Ничего странного! Родные места помогут мне вспомнить. Я понял, что действую правильно, что все действия мои (подчиненные неведомой силе — Промыслу, сказал бы отец Владимир) необходимы, верны и ведут к развязке. И уже совсем уверенно направился я в последнее третье место — маленькая витрина с циркулем и глобусом, обшарпанная пятиэтажка за углом, здесь живет Любовь.

Я никого не хотел видеть, просто постоял. И поехал в Змеевку, точнее — в Темь, проверить ракурс, точку зрения, с которой увидел я когда-то в юности (и навсегда) Успенский храм. Место нашел довольно быстро. Да, вон они — купола (только новенькие, в крестах) над древесными кущами — не в прошлом предчувствии весны, а в пышном ожидании золотого осеннего покоя. Двадцать лет назад я открыл это место для себя, и душа моя, видать, к нему прилепилась.

Мне захотелось повидаться с отцом Владимиром, и я пошел по тропке меж кустами акаций. Впереди — могилы, паперть пуста (нет юродивой старушки Гогой и Магогой; ведь не мерещился мне дьявол в кустах: доктор бегал маску в гроб подкладывать!). Храм заперт. И красно-кирпичный домик с тем окошком в ночи тоже заперт. Я не огорчился, потому что верил: вот-вот наступит освобождение и любовь, и страшно мне было, и радостно.

Шел я лесами, полями, и так остро все воспринималось, так ярко (ощутил внезапную жадность художника) — кружевной куст у дороги, высокие желтые цветы, розовое небо. Вдруг вспомнилось отражение белого облака в голубых глазах, сейчас ее увижу и скажу: «Надя, я почти свободен, осталось только вычислить, кто из них, из двоих друзей…» Наверное, до этого можно дойти и логическим путем, не колыхая бездну подсознания и снов. То есть — кто из них врет больше? Оба были на месте преступления, на обоих кровь.

Расписание на станции Темь я только что просмотрел. Есть электричка из Каширы в десять, правда; но есть и полдесятого. Допустим, доктор приехал раньше, и мы бесновались с ним в мастерской возле статуй; а Сема выследил Цирцею и настиг ее в саду… Нет, нескладно. Иван Петрович, а не ювелир поспешил избавиться от улик: фотография, сумка с вещами… И чисто психологически: он умнее и решительнее… и просто сильнее, наконец! Надо переменить роли. Расправившись со мной, доктор в саду встречает Веру… сцена в сарае, например, убийство, участок Голицыных… Кажется, я нащупал некий путь.

В этих версиях (и в словах недомерка) фигурирует соседский участок — и это естественно, коль там найдены вещи покойницы. Но не забывай, сказал я себе мрачно, Надя была в саду возле девы с юношей и не могла ничего не видеть, не слушать. Густые заросли, громкая музыка… все так, но все так странно и страшно, и так глубока тайна, Господи, что даже вспомнив, возможно, я не буду знать, где же убитая! Где она похоронена, почему я боюсь войти в свой дом?