Инна Булгакова - Сердце статуи

— Прекратить истерику! — невропатолог ударил пальцами о столешницу, так что босоножки подпрыгнули, смех застрял у меня в горле.

Семен подал голос:

— Вместе с ее вещами ты обнаружил?.. — Голос сорвался перед последним словом.

— Трупа в том месте быть не может.

«В дупле и ветвях не может, а внизу? — добавил я про себя. — Под девой и юношей?..» Но я не мог наводить их на Надю, по душе не мог.

— Крови нет, — прошептал Семен. — На тебе, Макс, была, а на вещах…

— Значит, ее голую пристукнули.

— Но ты же был одет! Если вы занимались любовью…

— Откуда ты знаешь, что я был одет? Ты меня видел?

— Я… не знаю, я так понял. Следователь упомянул бы о столь важном факте.

— Стало быть, — проговорил доктор веско, — она была убита другим способом. Например, задушена.

— Но кровь ее группы! — вскрикнул Семен.

После гнетущей паузы я сказал:

— Каким бы способом ее ни убили — зачем снимать с мертвой одежду и прятать в место — поверьте на слово — крайне необычное?

— Чтоб нельзя было опознать! — выпалил Семен. — Ее так изуродовали, что опознать можно только по вещам.

— Но коль вещи чистые, то сначала одежду сняли, а потом до смерти изуродовали.

Я говорил с нарастающим гневом. Кто-то из них — а может, оба! — все знает, а я тут мечу бисер перед свиньями!

— Вещи не только чистые, — заметил Семен, — но и непорванные. Вот — одна дырочка на блузке…

— Это потом! Птица разодрала.

— Какая птица?

— Сорока-воровка.

— Макс! — воззвал доктор властно. — Ты заговариваешься. Если так будет продолжаться…

— То я вспомню. Я уже вспомнил стук.

У него аж лицо переменилось.

— Ты вспомнил! Впервые? Точно?

В конце дуэта Зигфрида и Брунгильды кто-то постучал во входную дверь. Я каждый день буду слушать «Гибель богов» в мастерской и вспоминать, вспоминать — по клочкам, по обрывкам… и увижу лицо. Да, лицо того, кому я открыл дверь.

— Может ей? — вставил Семен в сильном волнении.

— Сначала я впустил убийцу. Соседи почти одновременно видели, как к дому идет Вера, а за окнами дергаются два силуэта.

— А как она вошла? У нее был ключ?

— Откуда я знаю?

— Войти не проблема, — включился Иван Петрович. — Отмычкой любую дверь можно открыть.

— Она, Вань, уголовница, по-твоему?

— Я тоже не уголовник, а как-то дверь захлопнул — хорошо слесарь-сантехник у нас в доме мастер на все руки…

Я перебил нетерпеливо:

— Ну, предохранитель у меня часто не срабатывает, не в том суть. Вошла, неслышно поднялась под звуки Вагнера. Допустим, я лежу на полу, преступник добивает скульптуры. Вера бросается ко мне — и на нее обрушивается удар кувалды. Картина более-менее ясная, но… прежде он должен был ее раздеть. Или она сама разделась.

— Извращенцы! — процедил Семен. — На трупе…

— Но даже если и так — дальнейшее непонятно. Сцена любви и ревности, дикая ссора, убийство. И он с трупом попер на станцию Темь?

— Спрятал на соседнем участке. — Иван Петрович бил в одну цель.

— Зачем прятать один труп из двух? Зачем прятать одежду, уже пролив кровь, которую несомненно обнаружит экспертиза?

Голова кружилась, что-то в ней звенело, потрескивало, как будто разгадка билась и не могла пробиться сквозь пленку забвения.

— Макс! — воззвал Семен требовательно. — О чем задумался?

— О статуе в саду, которую видела Надя без четверти одиннадцать.

— О таком вздоре и говорить не стоит!

— Стоит! — заговорил Иван Петрович. — Ты полагаешь, Вера очнулась и ушла?

— Голая? — Семен рассмеялся иронически.

— Вот что видела Надя: невысокая фигура в белом в кустах, крылья над плечами, лицо как будто из гипса — на него падал свет из окон мастерской.

— Значит, твоей соседке надо показать фотографию Веры, — подсказал Иван Петрович. — Узнает ли она лицо.

— У меня, кажется, нет… завтра же попрошу у подружки. Но… вряд ли. Вон Семам говорит, она сильно загорелая, к тому же раздета…

С улицы раздался протяжный автомобильный гудок.

— Какого черта?.. — пробормотал Семен и поспешно вышел.

Доктор продолжал:

— Надя не подошла к ней?

— Да ведь кошмар, ведь статуя качнула головою.

— Ну, сцена из «Каменного гостя»!

— Надюша кинулась в дом. там лежал мой труп… и все разбито. Даже посмертные маски отца и матери уничтожены.

— Посмертные маски? — переспросил Иван Петрович задумчиво. — Может, у тебя еще какие были?

— Мой профессор говорил о двух, что висели в простенке между окнами на северной стороне. Впрочем, я уточню у него.