Зухра Сидикова: Тайна

Он спустился во двор, еще по-утреннему тихий, оцепеневший перед началом шумного суетливого дня. Машину он вчера так и не загнал в гараж, оставил под окнами. Он огляделся, потянулся слегка, разминая затекшие за ночь мышцы. Как все-таки неудобно спать на этом диване!

Залязгал, заскрежетал первый трамвай. Трамвайные пути проходили совсем рядом, сразу за домом, и в те времена, когда он школьником, а потом студентом, убегал на занятия, ему нравилось в самую последнюю минуту вскочить на подножку медленно отъезжающего звенящего трамвая, встать на задней площадке у самого окна и ехать через весь город, который лежал перед ним как на ладони - со всеми его улицами, скверами, площадями! Но теперь все по-другому, трамвайный скрежет показался ему неприятным, он поежился и снова с тоской подумал: Надо, надо переезжать! Слишком шумно, слишком некомфортно!

Форд ласково отозвался на призыв хозяина, протянувшего руку с ключом, тоненько взвизгнул и моргнул фарами. Макс открыл дверь и вдруг увидел цветок, лежавший на капоте. Полураскрывшийся темно-красный бутон розы на длинном колючем стебле. Максим огляделся. Двор пуст, только дворник, старательно размахивая метлой, со свистом царапающей асфальт, поспешно подметал площадку перед домом, пока не заполнили ее маленькое пространство раздраженно фыркающие, сигналящие автомобили, да сосед с третьего этажа, профессор Илья Соломонович, прогуливался со своим коротконогим толстеньким мопсом.

- Доброе утро, Илья Соломонович! - окликнул Максим профессора. - Вы не видели случайно, к моей машине никто не подходил?

Илья Соломонович, таща на поводке упиравшегося мопса, подошел к Градову. Пес добродушно взглянул на Максима умными круглыми глазами.

- Вы знаете, Максим Олегович, крутилась здесь дамочка одна. Высокая такая… В плаще, в очках. Да вот буквально несколько минут назад ушла… - Илья Соломонович махнул рукой в сторону узкого коридора, увенчанного аркой, разделяющего дом от соседствующего здания нотариальной конторы. Через этот проход можно было выйти на Центральную улицу.

Максим рассеяно слушал разошедшегося Илью Соломоновича, который, не теряя времени, перешел к воспоминаниям старины глубокой, когда они с отцом Максима «многоуважаемым Олегом Александровичем вместе преподавали в университете азы математики, царицы, так сказать наук», и думал: была ли это та самая женщина, что встретилась ему в парке? Почтительно пожав профессору руку, он вежливо кивнул обернувшемуся на него мопсу и вернулся к машине, не переставая думать о женщине в плаще и очках.

Он уже собирался уезжать, когда вдруг увидел на земле, возле переднего колеса, маленький белый клочок бумаги.

Обрывок конверта. Адрес размыт, и все же он смог прочесть: « …алая, д. 6, кв. 2…» Последняя цифра совсем не определялась.

Звонок телефона заставил его отвлечься. Он ответил с неприятным ощущением, которое появилось у него в последнее время, – ощущением напряженности, тревоги, какого-то неясного предчувствия надвигающейся беды:

- Слушаю вас.

- Здравствуй, Максим, – низкий женский голос, неуловимо знакомый.

- Здравствуйте, кто это?

- Это я, Полина.

Ему казалось - он сможет забыть об этом эпизоде своей жизни.

Полина, Полинка… Верный друг, рубаха-парень, никогда не оставлявшая его в беде, его первая любовь… Веселая, никогда не унывающая Полинка, которая после его свадьбы решила, что не сможет жить без него, и отравилась упаковкой снотворного. Ее спасли. Она долго лежала в больнице, и он не нашел в себе силы прийти к ней. Только через общих знакомых слышал иногда, что живет она по-прежнему одна, часто болеет.

Все эти годы он старался забыть о ней. В какой-то мере ему это удалось. Наверное, он никогда и не любил ее. Они были желторотыми, восторженными юнцами, ничего не понимали в настоящей жизни. Он просто позволял любить себя, просто был ей очень благодарен. За то, что она одна смогла понять его тогда, когда ему жить не хотелось, что она подняла его, удержала на краю.

Он знал: многие говорили, что он подло с ней поступил, бросил ради выгодной женитьбы. Он так не считал. Просто он видел цель и шел к ней. Все остальное – излишняя сентиментальность, обременяющие ненужные эмоции.

Она встретила его так, словно они никогда не расставались, словно он только вчера проводил ее до подъезда старенькой обшарпанной трехэтажки в узком тенистом переулке. Каждый вечер она уговаривала его постоять с ней подольше, но он всегда торопился и, чмокнув ее на прощанье в холодную щеку, убегал, подняв воротник куртки.