Йозеф Шкворецкий - Львенок

Я помню, как затрясся у шефа подбородок, как вокруг большого стола воцарилось глубокое молчание и как шеф наконец сумел сделать глубокий вдох.

И выказать себя человеком, достойным своего поста. Мы узнали от него, что Карел Чапек был буржуазным демократом и идеалистическим гуманистом и так далее, и тому подобное, который хотя и смог распознать опасную роль фашизма и так далее, и тому подобное, но так и не избавился от своих классово обусловленных предрассудков по отношению к Советскому Союзу… и еще множество «откровений» в том же духе услышали мы тогда от шефа. В том числе и то, что в вычеркнутом отрывке вовсе не имеется в виду некая конкретная личность, а лишь содержатся общие обвинения в адрес всего СССР, и потому опубликование этого пассажа могло бы серьезно обидеть нашего нынешнего читателя. Вдобавок нам объяснили, что товарищ Блюменфельдова — еще молодой товарищ, что хотя она и научилась кое-чему в институте и уже добилась некоторых успехов на службе и так далее, и тому подобное, но у нее все еще отсутствует правильный политический кругозор, который вырабатывается лишь длительной практикой (тут шеф не ошибся). Он вещал так гладко и на таких искусно повышенных тонах, что даже Блюменфельдова тогда перетрусила, и читатели получили Чапека с одним / и без Молокова.

С тех пор, однако, прекрасная воительница снова осмелела: сейчас она восседала на столе, сияя широкой улыбкой среди облаков дыма; рюмки с виски стояли среди отпечатанных на ротаторе инструкций — как и что следует вычеркивать из рукописей, с круглого столика посреди комнаты один за другим исчезали бутерброды, а писатель Копанец обхватил ее за талию. Но вдруг Даша спрыгнула на пол, вознесла кверху рюмку и произнесла голосом простуженного павиана:

— За то, чтобы во время своей командировки в СССР академик Брат был разоблачен как враг народа!

Охваченные воодушевлением, все дружно подняли рюмки. Дверь открылась, и в комнату вошел шеф — с желчной усмешкой на слегка порозовевшем лице.

— Ура-ура! — проговорил он весело, и наступившую тишину прорезал громкий смех Мастера прокола. Впрочем, редакторам не в новинку было попадать в подобные ситуации, и они быстро опомнились, а шеф, блистая челюстями, приблизился к Блюменфельдовой и взял ее за руку.

— Дашенька, всего тебе наилучшего, побольше здоровья и — красивого любовника!

Потом он поцеловал ее в лоб.

Блюменфельдова покорно дала себя поцеловать и приторно улыбнулась:

— И тебе того же, товарищ Прохазка. Конечно, за исключением любовника.

— Зато мы желаем тебе обзавестись красивой любовницей! — воскликнула Анежка и кинулась шефу на шею.

— Тсс! — шутливо шепнул шеф и с удовольствием поцеловал и Анежку тоже, причем в губы. Судя по некоторым признакам, я полагал, что когда-то Анежка выступала уже в этой роли. Мы один за другим произносили поздравления.

— Да-а, — с притворной горечью вздохнул шеф после того, как выпил. — Пятьдесят! Тут поздравлять собственно не с чем. Это совсем не твой случай, Дашенька!

— Ну, меня тоже, можно сказать, поздравлять почти не с чем, — отозвалась Блюменфельдова. — Мне девятнадцать с половиной. Я всегда отмечаю день рождения каждые полгода, чтобы почаще радоваться. Вот почему некоторым кажется, что для своего возраста я отпраздновала уже слишком много дней рождения.

Зазвонил телефон. Трубку взял Салайка и кивнул мне. Прижав трубку к правому уху и заткнув пальцем левое, я гаркнул:

— Алло?

— Привет! — послышался далекий голос Вашека Жамберка. Он немедленно перенес меня в мир барышни Серебряной. Подальше от дыма и фальши этих кабинетов, в прекрасный пляжный мир чарующих обманов.

— Вы там что-то отмечаете? — спросил Вашек.

— Да. У одной коллеги день рождения.

— Я тебе звоню потому… вчера я так и не смог до тебя дозвониться.

— Меня не было. Чего тебе?

— Да ничего. Не стану отрывать тебя от праздника.

Однако было ясно, что он хочет о чем-то спросить.

— Ну давай, говори! — подбодрил его я.

— Я только… слушай, а что она сказала? Ну, тогда, в воскресенье?

— Барышня Серебряная? — спросил я, как будто мне и без того не было ясно, о ком речь.

— Да. Она… ничего такого не говорила? Не смеялась надо мной, а?

— Ты повел себя по-идиотски! Зачем ты сбежал? Она так хорошо о тебе отзывалась.

— Да ты что?!

— Говорила, что с ней такое тоже случается. У нее тоже слабое сердце.

— У меня сердце вовсе не слабое. Это было от…

— … от волнения, ясное дело! Но для нее у тебя слабое сердце, дошло?