Йозеф Шкворецкий - Львенок

Анежка всколыхнулась и издала некое ворчание.

— Да ты припомни. Ты же его тогда защищала. И я знаю, почему! Не красней!

— Позволь, Эмил, но это же неправда! — восстала Анежка, ибо ее шашни с Гоушкой закончились грандиозным скандалом, после которого комментатор Ванчуры несколько дней ходил с фонарем под глазом, а у Анежки обнаружилось атипичное воспаление надкостницы.

— Да ладно тебе, — отмахнулся шеф. — Короче, это было прекрасное предисловие, интереснейшее предисловие, я его прочел от начала до конца. Но что я тогда сказал? Анежка, сказал я, тут присутствуют некоторые идеи, от которых рукой подать до ревизионизма. И что же произошло? Товарищ Гоушка не дал себя переубедить и, когда мы вернули ему предисловие, переделал его в статью и опубликовал. Что из этого получилось, все мы отлично знаем.

Мы и впрямь знали. В статье Гоушки обнаружили ревизионистские тенденции, и такие же тенденции внезапно обнаружились во всей его деятельности в Институте национальной литературы, так что оттуда его погнали так стремительно, что он и опомниться не успел. Шеф забыл прибавить, что изгнание Гоушки произошло сразу после того, как этот авантюрист подверг резкой критике новую книгу стихов шефа, которую все остальные литературоведы сочли образцом зарифмованной любви к родине. Связь между двумя этими событиями доказать было нельзя, а может, ее и не существовало. Скорее всего подозрение в том, что такая связь была, пало на шефа из-за радикального хода товарища Крала.

— Итак, мы, издатели, — продолжал вещать шеф, — обязаны оберегать таланты. Чаще всего это безрассудные молодые люди, полные безоглядного воодушевления и готовые сломя голову кинуться сами не зная куда. А мы — в их же интересах — можем их вести.

— Куда?! — сердито воскликнула побагровевшая Даша.

— К благоразумию! — пояснил шеф. — За взбалмошность государственных премий пока не дают.

Потом разговор каким-то образом, я не заметил, каким именно, перешел с литературной на другую, до изумления бесстыдную колею. Несгибаемая Блюменфельдова хотела было продолжить прежнюю тему, но Салайка выскочил с непристойным анекдотом, шеф благодарно глянул на него и с прямо-таки поразительным тактом ввернул неприличный еврейский анекдот, после чего Даша отдалась обаянию собственной расы и продемонстрировала невероятные, энциклопедические познания в области еврейских анекдотов — исполнение было неподражаемым, а истории одна другой похабнее. Когда она наконец охрипла, Коблига смело выступил с анекдотом о товарище Хрущеве. В ответ шеф превзошел самого себя и озвучил старую шутку о четырех главных трудностях нашего времени, которая, впрочем, получила уже официальное освящение с высокой трибуны, ибо товарищ Крал на недавней писательской конференции прибег к ней в качестве captatio benevolentiae, [19] Завоевание расположения (лат.) адресуясь к недоверчиво настроенным молодым интеллектуалам. Для шефа это все равно был подвиг.

Когда мы уже расходились по своим комнатам, он оттащил меня в сторонку и угостил припозднившимся приглашением:

— Слушай, Карел, не хочешь заглянуть ко мне вечерком? У меня соберется небольшая компания… министр Перла обещал прийти.

Мне не хотелось, естественно, говорить ему, что я уже приглашен к Блюменфельдовой, и потому пришлось солгать:

— Я бы с огромным удовольствием, но… э-э… у меня свидание.

Шеф прищурился:

— С барышней Каэтановой?

Так не годилось. Он мог не задумываясь позвать меня вместе с Верой. Я неопределенно замычал.

Шеф шутливо погрозил мне пальцем.

— С той брюнеткой, да? С барышней Железной, Оловянной или Медной? — сострил он.

— Серебряной.

— Ну так бери ее с собой. Мы начинаем в восемь, если опоздаешь — ничего страшного.

Он похлопал меня по спине и исчез. Как-то слишком уж по-отцовски он со мной держится. Хочет заручиться поддержкой единомышленника, или же… или же, вдруг осенило меня, барышня Серебряная нравится ему чуть больше положенного? А почему бы и нет, собственно? Почему не зайти к нему вечером? Может, наш зверинец тоже покажется Ленке интересным?

— Вы опять мне звоните? — ласково приветствовал меня по телефону ее голос.

— Всего-то второй раз. Мы не могли бы встретиться сегодня вечером?

— Думаю, нет. Мне не хотелось бы стать для вас чем-то будничным.

— Я рад, что вы так обо мне заботитесь. Но если вы так обо мне заботитесь, то не надо мучить меня своим отсутствием.

— Гм, — хмыкнула она. Некоторое время в трубке царила тишина, прерываемая двумя далекими голосами, отменяющими заказ на поставку какого-то пива.