Андрей Константинов - Агентство «Золотая пуля-3». Дело о вдове нефтяного магната

— Я постараюсь… Вить!

— Да?

— Спасибо тебе. Ты… ты такой… ну, в общем, очень хороший.

— Все, Танюш. Комплименты — завтра. И все остальное — тоже. Пока.

— Я буду ждать тебя, Шах…

Я положил трубку и потянулся за спасительной сигаретой. Наобещать что-либо любимой женщине много проще, нежели исполнить обещанное. Однако в этой ситуации у меня просто не было выбора. Зная Татьяну, я был уверен, что она нисколько не преувеличивает (а может быть, даже, напротив, преуменьшает) размер исходящей угрозы.

Я мысленно представил себе разговор с Обнорским. Бр-р, как говорится, «смерть мухам!». И хотя я действительно уже два года не был в отпуске, доказать, что он мне необходим именно сегодня и именно сейчас, практически нереально. Особенно теперь, когда Агентство с каким-то мистическим постоянством раз за разом лишается своих сотрудников.

А впрочем, наплевать. В конце концов, если начальство упрется рогом, я просто пойду на вокзал, куплю билет и уеду. И никакой растакой Обнорский не сможет мне помешать. Хотите — увольняйте. Но сегодня вечером я еду в Москву. Прости-прощай!

Скорый поезд со странным пивным названием «Афанасий Никитин» волочил меня через ночь по пути из одной столицы в другую (пока еще чуть более столичную). Кстати, за всю свою жизнь мне довелось побывать в Москве в общей сложности лишь раз пять-шесть. Нет у меня в ней ни родных, ни друзей, ни должников, ни кредиторов — словом, на хрен я там кому нужен? Да и вообще, не радует меня златоглавая. Я больше болота люблю.

В купе на секунду посветлело — поезд прошмыгнул мимо какой-то станции. Я бросил запоздалый взгляд в окно и увидел, как позади растворяются очертания до боли знакомого станционного здания. Ну как же, Малая Вишера. Н-да… занятное местечко. Между прочим, именно здесь я имел удовольствие поучаствовать в одной из первых в своей жизни стрелок, которая тогда плавно перетекла в разборку. Кто на кого тогда наехал первым — мы или великолукские? Чего делили — бензин или металл? А может быть, сахар? Ни фига уже не помню, давно это было. А вот название все ж таки запомнилось. Ностальгия, мать ее ети!

Я отогнал нахлынувшие было воспоминания молодости и, повернувшись на другой бок, продолжил увлекательное чтение досье, которым по моей настоятельной просьбе меня снабдила в дорогу Агеева. Тусклая лампочка купейного ночника беспомощно пыталась помочь мне пролить свет на жизненный путь человека, умудрившегося увести у меня любимую женщину (в первый и единственный раз за всю мою беспутную жизнь)…

Как я и подозревал, разговор с Обнорским получился непростым. Андрей метал громы и молнии, матерился, стучал кулаком по столу, словом, вел себя примерно так, как обыкновенно реагирует начальник на заявление своей сотрудницы о том, что она собирается уйти в декретный отпуск. Однако я тоже не пальцем деланный. Стоически перенося происходящее, я ничего не метал и не матерился, а просто всем своим видом демонстрировал, что мне абсолютно по фигу любые его аргументы и факи. В конце концов Обнорский это понял и, немного успокоившись, подмахнул-таки заявление, взяв с меня слово, что я буду ежедневно отзваниваться из первопрестольной, и если вдруг в Агентстве случится какой-нибудь цейтнот, обязуюсь незамедлительно явиться в расположение части.

Наскоро отписав для новостной ленты утренний материал, я убрал со стола свой нехитрый скарб и запер его в сейф, дабы за время моего отсутствия он не стал добычей киношников. Затем, сконцентрировав на лице остатки былого обаяния, я отправился к Марине Борисовне. Необходимо было напрячь ее на быстрый и желательно качественный сбор информации о Рустаме Викторовиче Мамедове, запутки которого весьма неожиданно стали и моими проблемами. Врал я вдохновенно и, как мне казалось, убедительно. Если бы я запросил у нее информацию по одному лишь Мамедову, склонный к интригам агеевский ум, несомненно заподозрил бы что-то неладное. Поэтому сначала пришлось долго и нудно жаловаться на беспредел Обнорского, который нещадно эксплуатирует своих подчиненных, загружая работой даже на период отпуска. Направление я выбрал правильное, поскольку с уходом Горностаевой объем работы у Марины Борисовны существенно возрос, в связи с чем постонать на тему рабского труда стало ее прелюбимейшим занятием. После того как в ответ на проникновенный десятиминутный монолог о том, что так жить нельзя (от этого появляются морщины), я отпустил в адрес нашей примадонны парочку витиеватых комплиментов, ее уже можно было брать голыми руками. Отложив все другие занятия, Марина Борисовна взяла в отработку мой список из семи первых пришедших мне на ум видных дагестанских деятелей, ныне проживающих в Москве (якобы для будущей публикации о возможной подпитке лидерами диаспоры чеченских сепаратистов).