Анна Малышева - Алтарь Тристана

Присев к столу, женщина спрятала лицо в ладонях. Она чувствовала себя бесконечно вымотанной, теперь ей было удивительно, как она могла посвятить семейству Гдынских несколько суток, порою забывая о сне, целиком отдавшись захватившей ее загадке, которую так и не удалось разгадать.

«И было бы из-за чего… Мало ли стариков на моих глазах завещали свое имущество неизвестно кому? Разве я вмешивалась? Я знакома с людьми, у которых на совести, у каждого, есть свое небольшое кладбище. Они “помогали уйти” тем, кто владел интересовавшими их коллекциями. Я все знала, как знали еще многие, и я молчала. Потому что это житейская жестокость, ежеминутная, окружающая нас, которой никому не избежать, потому что так уж устроен мир… А что здесь? Ничего криминального. Несколько родственников вокруг старика. Ну, ложь поголовная, клевета друг на друга, корысть… Кто-то победит, кто-то проиграет. Да и ниша, с которой все началось, гроша ломаного не стоила – дешевый материал, рядовое исполнение. Тоже мне, барельеф Кановы… А то, что мне показалось вдруг такой волнующей загадкой, на деле объяснилось просто – у Ивана был старший брат, умерший в младенчестве, о котором ему почему-то решили не сообщать. Только-то!»

Она опустила руки и сложила их на столе, словно для молитвы. Но Александра не молилась, а глядела прямо перед собой. Теперь она не видела опостылевшей вдруг обстановки.

«Но Ирина еще до получения справки из приходской книги знала о том, что “алтарь тристана” посвящен тому, кто давно умер! Она знала это, когда делала заказ Стасу! Это следует из ее собственных слов. Она тогда заявила, что делается он для ее мужа, но имела в виду его нынешние интересы, а вовсе не того покойного младенца, в чью память алтарь создавался изначально!»

Александра сжала руки в замок так крепко, что почувствовала боль в суставах пальцев. Она напрочь забыла о своем намерении забыть об этой истории. Да и возможно ли было это сделать? Ни одна из неразгаданных тайн не оставляла ее в покое, пока художница не находила к ней ключа.

«И вновь ложь! Она лжет все время, эта женщина с осанкой танцовщицы! Может быть, она и не танцовщица вовсе, если указала неверное место работы в Париже! Она могла быть кем угодно – все равно где горе мыкать, по ее собственному выражению! Она знала о первом Иване, так каким образом мог не знать об этом младенце ее муж?! Зачем бралась выписка?! Зачем они все время лгут?! Зачем скрывать место работы в Париже? Так старательно избегать визуальных контактов? Не прислать ни одного письма? Не позвонить Нине, чтобы она хоть узнала голос Ивана и успокоилась? Зачем менять номер телефона, чтобы она не могла позвонить в Париж сама? Делать по капризу Гдынского нишу, которая (Иван знал это!) давно разбита? Хорошо, старик мог забыть об этом, но ведь при нем находилась Нина! Она-то указала бы на это несоответствие! И зачем бы Нина взялась их проверять, если бы у нее не было подозрений, что они оба именно те, за кого себя выдают?!»

Эта мысль заставила женщину похолодеть. Она представила себе, как к ослабевшему старику, находящемуся на краю жизни, возможно едва различающему лица и осознающему реальность, приближаются в больничной палате двое – мужчина и женщина, объединенные общей целью: завладеть наследством.

«Хорошо, если приедет действительно его сын! А если Ивана давно нет в живых и Нина была права?! Если он безымянно сгинул в Париже, возможно, с пособничества Ирины и ее сообщника? А Ирина все это время умело маскировала его смерть, выступая в роли несговорчивого посредника между ним и отцом? Перед Стасом ей стесняться было нечего, вот она и проговорилась… Они могут внушить старику, что он видит именно Ивана, уехавшего три года назад. Но, могут сказать эти двое, Иван должен был вернуться по чужому паспорту, так как со своими документами у него неполадки. И старик… Переоформит завещание либо на него, либо на Ирину! Тем более, что Нины при этом уже не будет – ее заблаговременно сплавили, чтобы она не увидела лица приехавшего из Парижа «племянника»! Все это очень вероятно! Ведь ставка высока – квартира в центре, дача, возможно, остатки нераспроданной коллекции, за которые так уцепилась Ирина! Конечно, ей очень не по нраву пришлось, что Нина распродает ценности, чтобы оплатить лекарства больному! Причем, ни она сама, ни «Иван» не сделали попыток взять на себя эту заботу! А Нину выставили расхитительницей, воровкой! Нину… Как я не подумала, что продавал-то не сам Гдынский, а она!..»