Анна Малышева - Алтарь Тристана

– Поддельное? – Александра чувствовала, как гневная судорога перехватывает ей горло. – Где будет сказано, что Иван Викторович Гдынский родился в январе восемьдесят третьего года?

– Зачем? – пожала плечами Ирина. – Самое настоящее. И дата рождения там другая. Иван родился в декабре того же года. Двадцать четвертого декабря – раз уж вы так интересуетесь жизнью нашей семьи. – И добавила, пользуясь тем, что обескураженная Александра не нашлась с ответом: – Что тут непонятного? Их мать родила двоих сыновей в течение одного года! Они с покойным братом погодки, вот и все! Но Иван ничего не знал о том, что у него был брат… До самого последнего времени. Потому и послал меня в церковь, чтобы я навела справки. – И, торжествуя победу, добавила: – Да неужели вы думаете, что Нина не разоблачила бы меня в тот миг, как я появилась здесь, на пороге квартиры, если бы Иван не был настоящим сыном Виктора Андреевича?! А сейчас я прошу вас уйти: мне снова надо ехать в больницу, отвезти кое-какие вещи свекру.

Оглядевшись, молодая женщина взяла с кресла книгу и громко захлопнула ее, отчего из ветхого корешка на паркет посыпалась струйка рыжей трухи. Затем, демонстративно повернувшись к Александре спиной, принялась сворачивать клетчатый плед, висевший на спинке кресла.

– Ох, и хороша! – Этими словами встретил ее Стас, с которым Александра столкнулась на лестнице, едва войдя в дом. – Никто не помер?

Она была так растревожена, что едва обратила внимание на приветствие внезапно вернувшегося соседа. И только поднявшись по нескольким ступенькам, обернулась и без особого интереса спросила:

– Что-то ты вдруг рано объявился? Собирался вроде исчезнуть основательно!

– Да понимаешь, – с натужным смехом ответил Стас, – приятель вдруг все переиграл. Мы собирались вместе работать над одним проектом, для гостиницы, а он захапал все себе, меня согласился просто пустить в сараюшку, отдохнуть. А просто так прохлаждаться в Черногории и дышать чистым воздухом я не стану, сама знаешь! Здоровье мне поправлять ни к чему, его уже нет! – Он коротко хохотнул, словно гордясь своей беспечностью. – А сезон на носу, вот сейчас весь снег сошел, многие станут памятники заказывать. Хотя обрыдло все это кладбищенское великолепие, но что делать… Никто меня, кстати, не спрашивал?

– Приходил один обманутый муж, грозился тебя пришибить, когда вернешься! – не удержалась Александра, которую не так возмущали, как смешили бесчисленные и беспорядочные похождения соседа.

– С кладбища, что ли? – парировал скульптор. – Ты же знаешь, я поумнел – в последнее время утешаю только вдов… Хватит с меня мужей!

Он провел пальцами по багровому шраму, пересекавшему его высокий загорелый лоб, и Александра, знавшая о происхождении этого «украшения», которым скульптора наградил некий оскорбленный в своих чувствах супруг заказчицы, кивнула. Скульптор шагнул было вниз, но снова остановился:

– А все-таки, прекрасная соседка, что-то у тебя стряслось. Не обманешь. Лучше бы сказала!

– Ничего ровным счетом, – скрепя сердце, ответила Александра. – Пустяки, влезла не в свое дело… У меня-то все по-прежнему.

– По-прежнему! – буркнул Стас, не сводя с нее пристального взгляда. – Кому бы надо встряхнуться и уехать отсюда, так это тебе! Знаешь, я иногда думаю, что еще немного, и ты свихнешься на своем чердаке, среди хлама и привидений!

– Там всего одно-единственное привидение! – Александра наградила соседа бледной улыбкой. – Это я сама. Не обращай внимания, у меня все хорошо.

И, не оглядываясь, убыстряя шаг, стала подниматься по лестнице.

Поднявшись в мастерскую и прикрыв за собой дверь, она оглядела знакомые стены с неожиданной неприязнью. Слова, мимоходом произнесенные Стасом, оставили более глубокий след, чем она предполагала.

«А правда нужно уехать! Как можно скорее, как можно дальше!» – думала художница, бросая сумку на стол, отодвигая кружку с остатками холодного кофе, снимая куртку и подходя к одному из маленьких мансардных окон. Распахнув его, она с досадой окинула взглядом дома напротив. Те же стены, те же окна, многие годы подряд… Даже лица, мелькавшие порою в них, даже машины и прохожие в переулке, даже крадущиеся по своим делам коты – все было, казалось теперь, неизменным, и это постоянство, прежде дорогое, внезапно начало ее угнетать.

«Конец, больше я не отдам этой истории ни одной минуты своего времени! Теперь все силы направлю на то, чтобы заработать немного на первое время, набрать заказов, как делала прежде, и уехать в Европу! В Азию! В Америку, может быть! Подальше, подальше, и, может быть, навсегда! Как я живу?! Зачем я так живу? Никто ведь меня не связывает, никто не заставляет жить здесь, на чердаке, вдали от людей, словно я и есть самое настоящее забытое всеми привидение, которому придет конец, как только этот дряхлый дом снесут!»