Александр Горохов - Наказание

К ним уже подходили студенты, пытающиеся разобраться в происходящем.

Аркадий развернулся, отпустил Бориса, подтолкнув его в спину, и пошел за ним следом, не давая другу обернуться.

Рослый студент оглянулся, посмотрел на автомобилиста и спросил озабоченно:

— Ян Петрович, что происходит? Надо принимать меры? — Вид у него был весьма решительный.

— Все в порядке, ребята, все в порядке. — торопливо ответил тот. — Это так, старые дела, заржавевшие счеты. Ничего, все спокойно.

Он пытался улыбаться, но вид у него был испуганный и жалкий. Женщина, стоявшая рядом с ним, громко всхлипнула.

— Садись в машину, Дора, поехали скорей.

Борис остывал медленно. Каждая мышца его сухого, жилистого тела еще дергалась и он скалился, как волк, упустивший добычу.

— Видал, живет подонок, как приличный человек! Тачку себе купил!

— Ага, — спокойно ответил Аркадий, совершенно безразличный как к выходке друга, так и к его неутихающей злости. Вперевалку шагая по тротуару, он с интересом огладывался по сторонам, вскидывал голову к небу, словно надеялся увидеть за серым занавесом облаков яркие ночные звезды.

— Кишки ему на уши намотаю! Хребет перешибу!

— Правильно, — одобрил эти намерения Аркадий. — И снова сядешь. Но уже срок будет побольше. Так что действуй, но один. Желаю удачи.

— Не зли меня! — заорал Борис. — Жена тебя вчера обняла, сынишка пузыри пустил, так ты уж и раскис?!

Ничего не отвечая и вообще не реагируя на слова Бориса, Аркадий отвернулся, ленивым шагом направился к ларьку, купил бутылку «пепси», скрутил пробку, запрокинул голову и, не касаясь горлышка губами, влил себе в горло несколько глотков, затем подал бутылку Борису.

— Освежись и остынь.

Тот еще весь трясся, как остывающий после длинного перегона автомобильный мотор. Он пил, не замечая, что обливает себе рубашку.

Аркадий привалился спиной к стенке ларька, снова безмятежно взглянул на небо и сказал в пространство:

— Хороший день… На лужайку бы, да шашлычков… Ты ведешь себя, как крыса в бочке. Во-первых, мы не имеем права ничего делать без Ричарда.

— Где он там застрял?! Раньше нас должен был приехать!

— Во-вторых, — не прерываясь, продолжил Аркадий, — мотать кишки на уши пусть и эффективный, но решительно не современный способ расплаты за подлость.

Борис передохнул, швырнул пустую бутылку на газон и буркнул, как бы оправдываясь:

— Я просто сатанею, когда вижу этих мерзавцев.

— Одной плюнул в лицо, другого забил под капот. Может, хватит? — равнодушно осведомился Аркадий.

— Нет!

— Тогда мы обязаны обсудить стратегический вопрос. Какой степени наказания достойны наши обидчики? Быть может, они заслужили смерть?

В прозрачных и чистых глазах Аркадия не было ни ненависти, ни жестокости, и говорил он так, будто предлагал приятелю обсудить меню в ресторане.

— На сковороде все троих изжарю, — пообещал Борис.

Поздним вечером Аркадий стоял над детской кроваткой. Со своей обычной улыбкой он разглядывал спящего трехлетнего парнишку. Брать ребенка на руки Аркадий не решался, да и незачем было.

Под окном тошнотворно проскрежетал тормоз трамвая, Аркадий разогнулся, выключил ночник и прошел в спальню.

С легким стоном рухнул на кровать поперек ног жены и спросил:

— Людмила… Я дома, или еще нет?

Она отложила в сторону журнал, повернулась и долго смотрела на него раскосыми черными глазами, потом скупо улыбнулась и сказала:

— Не знаю. Это решать тебе.

— Наверное, дома, — не совсем уверенно произнес Аркадий. — Но парень меня не узнает. Или не признает. Жена, почему мой родной сын не желает меня признавать?

— Видимо, ребенок интуитивно не хочет привыкать к тебе. Без нужды.

— Сказано сильно. Но непонятно.

Людмила помолчала, потом заговорила размеренно, словно сомневаясь в своих словах или размышляя вслух.

— Вернется Ричард… И очень скоро вы все трое снова сядете за решетку. Ведь вы, насколько я понимаю, собираетесь жестоко мстить своим обидчикам?

— М-м… Точнее, свести кое-какие счеты.

— Это одно и то же. Положим, для Бориса это нормальная потребность дремучей души. Око за око, зуб за зуб, иначе он и помыслить не может. Но тебя я считала человеком, исповедующим иные идеи, повыше и потоньше подобных средневековых принципов. А уж тем более — Ричарда.

Аркадий сел и несколько секунд внимательно смотрел на нее, потом поднялся с кровати, прошелся по спальне и неожиданно заговорил напыщенно, с повизгиванием и взмахами рук, словно плохонький лектор на деревенской трибуне.