Анатолий Безуглов - По запутанному следу - Повести и рассказы о сотрудниках уголовного розыска

Опаров подскочил как ужаленный. Поняв, что его биографией заинтересовались всерьез, сник, перешел на елейный тон. Тут-то Морозов и сказал ему:

— Не были вы ни в Лисках, как писали когда-то на Кубань, — Вячеслав Николаевич протянул ему письмо, оставленное в милиции Зинаидой Мостовенко, — ни в Воронеже, ни в Мичуринске. Это все проверено.

Спокойные и твердые глаза следователя встретились с растерянными, испуганными глазами Опарова.

— Ну так что, начнем настоящий разговор? — спросил капитан милиции.

Опаров угрюмо и как будто откровенно сказал:

— Поймите по-человечески, сколько ей, этой Зинке, нужно было алиментов отвалить… За что? В станице такая дешевизна… Вот я и увез его.

— Но где ребенок сейчас?

— Я его сдал в надежные руки, надежным людям.

— Кому? Где?

— Поверьте, надежным людям. Я и помогаю ему…

— Учтите, ребенка нет. Возможно, даже в живых. Пока мы не найдем его — подозрение с вас не снимется.

Послышался вздох раскаяния. Как ни был Опаров черен душой, он все же понял, что нянчиться с ним не собираются. Все его басни раскрыты. Следователь добрался даже до такой ниточки, как его трехсуточное отсутствие в поселке после возвращения с юга. Все, оказывается, уточнено, выяснено.

— В Кедровске он где-нибудь… Там я его бросил!.. — проговорил, не поднимая головы, Опаров.

— Как бросил? Вы же только что сказали — в надежных руках?

Подследственный признался, что именно в те трое суток, оставшихся без алиби, он на машине брата отвез ребенка, уже привязавшегося к нему, в соседний Кедровск и оставил в подъезде многоквартирного дома.

В тот же день работники милиции направились в Кедровск. Долго блуждали по центру, пока Опаров не остановился возле запомнившегося подъезда.

— Здесь…

Уже давно закончился рабочий день в городских учреждениях, а в кедровской милиции продолжалась операция «Валерик». Штатные работники и дружинники обходили старожилов, домоуправления, выясняя, не слышал ли кто о пропавшем теперь уже два года назад мальчике. Полненьком, белоголовом, в матроске. Обратились к населению по радио. Наконец в милиции раздался долгожданный телефонный звонок. Говорил подполковник в отставке Дмитрий Петрович Шемардин, герой Сталинграда и Берлина:

— Ребенок, которого вы ищете, у меня. Наверняка это тот ребенок…

На окраинную улицу, почти сомкнувшуюся с тайгой, помчалась из милиции машина. У маленького домика, утопавшего в деревьях, стоял высокий старик в армейском кителе, с непокрытой головой. Он пригласил гостей к себе, рассказал, как нашел мальчонку, как упросил потом руководителей Дома ребенка отдать его ему на воспитание. Валерик, повзрослевший, розовощекий, затих над игрушками.

А неподалеку от него под присмотром старшины милиции стоял, понурив голову, человек, которому Валерка никогда уже не будет сыном…

Пожалуй, с самой войны не было так опечалено и возбуждено село Канжино, как в это полное солнца весеннее утро. С пахотой и севом управились, сегодня — воскресенье, значит, можно отдохнуть, выйти семьями на озеро, которое отливало синевой прямо за околицей. И вдруг в эту неторопливую праздничность ворвались испуганные крики:

— Дядя Нил убит…

Жители знали: дядя Нил — это Нил Яковлевич Мелихов, председатель сельсовета, которого, уважая искренне, все — стар и млад — звали дядей Нилом. И вот он, выходит, убит?! При коллективизации, когда в него из обрезов палили, — остался жив. На фронте, пройдя от Волоколамска до Берлина, — остался жив. А тут? Да что же случилось-то, люди добрые? Ведь на рассвете еще — есть свидетели — видели его шагавшим с ружьем в сторону озера. С ним был, тоже с ружьем, Ванюшка Воробьев, сын Игната Воробьева, кузнеца. В кирзовых сапогах, военных брюках, но вместо гимнастерки на нем какой-то пиджачишко был. Ванюшка-то — сержант, на днях на побывку прибыл, отличник, говорят. Неужели он? А кто же еще? Само-то ружье, как известно, не стреляет!

Страсти накалялись. Атмосфера вокруг сержанта, осунувшегося, побледневшего, дышала опасной наэлектризованностью. Находились отчаянные головы, которых всегда предостаточно в неуправляемой толпе, что лезли к нему с кулаками, подбивали чуть ли не к самосуду.

Потому-то спешили в Канжино и сотрудники милиции, и прокурор, и эксперты. Они хорошо знали Мелихова, горевали, услышав о его гибели. Но виноват ли сержант? Они и его знали, комсомольца, заводилу многих добрых дел на селе, теперь уже коммуниста. Семьи Воробьевых и Мелиховых никогда не ссорились, да у Мелихова, несмотря на его строгость и прямоту, никогда и врагов-то не было. В чем же дело? Что произошло сегодняшним ранним утром? Тут нужно до тонкости во всем разобраться. Важнейший долг следствия — не обвинять, а установить истину, воссоздать реальную картину всего, что произошло.