Глаза из-под косматых бровей недоверчиво сверкнули.
— Не врешь?
— Зачем врать? Пойдем, найду. Там и мои документы.
— Пойдем, — сказал Кологривов. — Шагай впереди. И не дури.
— Нет смысла.
Они вышли из кладовки, и Кологривов чуть подтолкнул Лешку, указывая направление.
Лешка посмотрел на часы. Было около одиннадцати. Значит, на дворе поздние июльские сумерки.
Переходы в церковном подвале были едва освещены несколькими жалкими лампочками. У лестницы наверх, на каменном полу Лешка неожиданно увидел тело вислогубого охранника. Тот лежал спиной на своем автомате, раскинув руки, и голова его была разбита страшным ударом в висок.
Понятно. Кологривов начал свои действия, — тоже, видать, предельно ожесточенные и решительные, неясные для Лешки. Лешка сделал вид, что труп охранника его ничуть не взволновал, и Кологривов прошел мимо, будто мертвяк с проломленной головой был всего лишь деталью в интерьере.
Старик толкнул дверь, и они вышли на улицу.
Было темно. Небо закрывали низкие летящие тучи, сквозь них, как сквозь шторку, иногда мелькали светлые пятна, но дороги видно не было.
За спиной Лешки блеснул свет фонаря. Кологривов, оказывается, захватил длинный, как дубина, хозяйственный фонарь, и тот давал сильный пучок света.
— Прямо, — сказал Кологривов. — Ночь как та, в августе, помнишь?
— Тогда шел дождь.
— Все будет. И дождь кровавый будет, — пообещал Кологривов. — Куда идти?
— В рощу. Последний поворот перед воротами при въезде в поселок.
— Ага. Недалеко, — удовлетворенно сказал старик.
Он пошел рядом с Лешкой — в левой руке держал фонарь, правую с пистолетом прижимал к животу. Еще раз сказал угрожающе:
— Только не шуткуй. Не надо тебе это. И свободу получишь, и жизнь.
— Все в порядке, — ответил Лешка и оглянулся на покинутый дом.
На втором этаже горели широкие окна — наверное, в большом зале с пальмами бронированные стекла не пропускали никаких звуков.
До рощи они добрались минут за десять. Еще через пять — оказались на повороте.
— Дай мне фонарь, — сказал Лешка. — Не бойся, я же не пистолет прошу. Иначе я не найду ни хрена.
Кологривов отдал фонарь и отодвинулся шагов на пять назад.
Лешка нашел поворот и место, где ударил задом своей машины «тойоту» — на земле четко были видны следы шин. Машины его, конечно, не было.
Он прошел сквозь кусты, обшаривая землю лучом фонаря. На березу с вывернутыми корнями наскочил почти сразу, без долгих поисков.
Присел, пошарил и тут же нашел свой бумажник. Все было на месте, включая партбилет Кологривова…
— Держи, — подал он ему его драгоценность и тут же подумал, что вот сейчас-то и получит пулю в лоб.
Но Кологривов схватил документ, трясущимися руками развернул его, не обращая внимания на Лешку, стал всматриваться в листочки, забыв про пистолет. Сбить Кологривова с ног можно было одним ударом, но у них уже пошла другая игра с другими правилами.
Кологривов жарко поцеловал партбилет, как верующий — стопы распятого Христа.
— Не обманул, не обманул! Тогда живи! Живи, заслужил! Дай фонарь!
Лешка отдал ему фонарь и остался стоять на месте.
Он увидел, как световая точка поспешно и неровно возвращается назад, к дому, перестроенному из церкви.
Куда теперь идти? Разумно было поискать свою машину. Не менее разумно было последить за Кологривовым, который поспешно уходил.
Лешка пошагал следом за ним.
Старик так спешил, что несколько раз упал, он даже не прислушивался — идет ли за ним кто или нет. Глядя на него, можно было предположить, что Кологривов имел какие-то определенные планы на эту неприветливую ночь.
Лешка шагал уже почти вплотную за стариком, а тот по-прежнему ничего не слышал, обеими руками вытолкнул калитку и ступил на подворье дома-церкви.
Свет горел все так же только на втором этаже. Чья-то тень мелькнула и исчезла за стеклом.
Кологривов устремился к дверям в подвал.
Лешка окликнул:
— Кологривов… ты куда? Платить партийные взносы?
Шуточка могла встать ему в дорогую цену. Лешка увидел, как взметнулась вверх правая рука Кологривова и дуло пистолета глянуло ему, Лешке, в лицо.
— Ты еще здесь? Здесь? Беги отсюда! Тебе жизнь отдали!
— Спасибо. А сам что собрался делать?
— Наказать. Наказать предателей дела истинного коммунизма! За извращение великой идеи, за поругание и отречение от памяти вождей, за предательство, за ренегатство — смерть! Зато, что свои билеты трусливо сожгли или попрятали в грозный час! Они все там! — Он махнул рукой на освещенные окна. — И генерал там, и Охлопьев, и Наталья эта подлая! Всех, всех одним махом!
Читать дальше