Жюль Руа - Штурман

Вопрос показался ему странным. При взлете он не испытывал страха. Этот взлет был сознательным риском. Но когда пилот чуть было не врезался в этого скота, что вынырнул у них под носом, у штурмана все похолодело внутри и втайне он пожалел, что ради удовольствия помочь ближнему пустился в такую дурацкую авантюру. Но сейчас жалеть уже не о чем: жребий брошен, и никто не в силах ничего изменить.

Спокойствие, которое он теперь испытывал, было для него загадкой. Он несся вперед, как когдато над равнинами Англии во время ночных учений, и машина так же подрагивала через ровные интервалы от работы моторов; но теперь он летел навстречу врагу и должен был обратить в прах подшипниковый завод. Вместе с его экипажем четыреста пятьдесят других самолетов направлялись к Вюрцбургу, все глубже погружаясь во мрак, словно оберегавший их, и еще шестьсот самолетов должны были повернуть у Седана к Кельну, чтобы отвлечь часть контратакующих истребителей и переворошить старые развалины городамученика. Штурман не привык оставаться без дела, и он не ожидал, что его будет осаждать множество мыслей, до этого лишь смутно мелькавших в его уме. Каждый раз по мере приближения к объекту он чувствовал в словах, которыми обменивались члены экипажа, особенно стрелки, какуюто нервозность, и в конце концов она, точно холодная изморось, пробирала и его. В эту ночь ему было не по себе. Он уже не испытывал никакого любопытства. Он видел перед собою Адмирала, ощупывающего землю, и молодую женщину в свете лампы, ее глаза, похожие на узкие листья безвременника. "Не соврал ли он? подумал штурман, возвращаясь мыслями к пилоту. - Действительно ли он видит огни или врежется в прожекторы?"

Он стал рядом с пилотом и похлопал его по плечу.

- Все в порядке? - крикнул он, наклонившись к его маске и подняв кверху палец.

В ответ пилот только закивал своим пятачком. У него не было времени на разговоры. Ночь стояла такая темная, что с трудом можно было различить концы крыльев самолета. Чтобы удерживать тридцатитонную машину в устойчивом положении, пилоту нужно было то и дело нажимать на педали управления и не упускать силуэтик самолета с линии искусственного горизонта. Но все шло хорошо. Указатель скорости показывал двести двадцать миль. На такой высоте это должно было давать четыреста километров в час. Через несколько минут они будут над Вюрцбургом и начнется крупная игра.

- Алло, пилот, - сказал стрелок верхней турели. - Пожар слева от нас.

Штурман уже заметил красное зарево, которое ширилось на горизонте, точно нарождавшаяся заря в прекрасный летний день; расстояние определить было трудно, но казалось, что это далеко.

- Должно быть, Кельн, - сказал Везер из своей кабины.

Согласно плану ночного налета, сначала должны были бомбить Кельн, находившийся в двухстах километрах к северозападу от Вюрцбурга. Наверное, зажигательные бомбы уже взметнули на развалинах города новые костры и часть истребителей устремилась туда, чтобы отбить атаку бомбардировщиков. Это было удачей для тех, кто летел на Вюрцбург, - противовоздушная оборона пребывала в неуверенности. И кроме того, верил ли враг в то, что над Вюрцбургом нависла реальная угроза, или считал этот маневр ложным? Чтобы обмануть штабы противовоздушной обороны, RAF направляли иногда к своим постоянным объектам несколько одиночных самолетов, которые сбрасывали по пути целые лавины фольги; на экранах радиолокаторов появлялись те же молочного цвета изображения, что и при налете бомбардировщиков. Усомниться в возможности атаки на Вюрцбург было тем легче, что в эту ночь от огромного вала должны были отделиться еще несколько отвлекающих групп и, повернув на юг, скрыть действительную цель налета.

Мысль о том, что пылающий Кельн притягивает к себе истребителей, точно костер лесных мошек, на какоето время успокоила экипаж. Дорога была открыта.

- Вижу, - сказал пилот. - Конечно, это Кельн.

- Вы хорошо видите, пилот? - спросил Везер.

- Да.

Штурман нахмурился. Значит, и Везер нервничает. Может быть, он понял, что произошло при взлете? Но кто угадает, что именно испытывает человек в эти мипуты? Вдыхая кислород под своими резиновыми масками, летчики должны были говорить лишь о том, что касалось положения самолета. Остальное следовало забыть. И поскольку на такой высоте нельзя было выключить кислород, не рискуя потерять сознание, лучше хранить свои секреты при себе, потому что все слышали, о чем говорилось в микрофон, слышали даже чужое дыхание, если ктото забывал отпустить кнопку. Значит, штурману надо молчать, иначе каждый заинтересуется, почему это он старается успокоить Везера. Но Везер, видимо, чтото подозревал: зачем бы он стал расспрашивать пилота о пылающем Кельне?