А. Панов - Три суда, или убийство во время бала

— Доктор! — воскликнул я. — Ваше присутствие приносит счастье. Час тому назад я уже был готов просить разрешения о приостановлении бесполезного следствия, полагая, что все меры к раскрытию преступления были мною исчерпаны. Александр Федорович! — обратился я к своему секретарю. — Пошлите сани за Кокориным.

— Ну, я думаю, что буду только мешать вам своим присутствием, — сказал доктор, — до свидания!

Не успели еще его сани выехать из дому, как явился Кокорин. Он вошел быстро, как бы имея передать мне нечто важное.

— Бриллианты найдены, — сказал я ему, — радуйтесь. Никто теперь не обвинит вас в неумении делать розыски. Камни были в Петербурге.

Я показал ему телеграмму.

— Это, конечно, вещь немаловажная! Но у меня тоже есть новость заслуживающая внимания, — и он положил передо мною маленькую записку, писанную косыми буквами, следующего содержания:

«Елена Владимировна! Если вы тотчас же не откажете Петровскому — вы умрете.

Слова эти были написаны на маленьком клочке почтовой бумаги. Почерк был бойкий, и, по-видимому, преднамеренно измененный.

— Что вы думаете про эту записку? — спросил Кокорин.

— Пока еще ничего! Где вы достали это письмо? На нем нет числа.

— Жена моя недели три тому назад отдала портнихе, что на Волховской улице, платье для переделки. Вчера портниха принесла платье примерять и спросила жену, не ею ли оставлена в кармане платья маленькая записочка. Жена ответила, что нет. Тогда портниха рассказала, что ученицы ее, подновляя платья, нашли записку и полагают, что она выпала из какого-нибудь кармана. Кому портниха ни показывала записку из заказывающих у нее — все сказали, что никаких записок в кармане не имели. Сегодня жена пошла к портнихе заплатить деньги, и та показала ей записку. Когда жена увидела имена Елены Владимировны и Петровского, она бросилась опрометью домой. Не застав меня дома, она пришла в полицейское управление и меня вызвала. Я отправился к портнихе и потребовал записку. Вот эта записка. Что вы о ней думаете?

— Я думаю, что это вещь или очень серьезная, или пустая. Может быть, записка имеет отношение к делу, а может быть также, что это просто институтская выходка какой-нибудь из барышень. Если эта записка предназначалась Руслановой, то в основании убийства лежала ревность, а не грабеж, и, в таком случае, как объяснить похищение бриллиантов? Во всяком случае, приведите скорей портниху сюда.

В руках моих была, может быть, новая нить к раскрытию преступления, но как узнать, кто писал записку?

Портниху привезли в слезах. Она клялась и божилась, что ничего не знает, ничего объяснить не может и никогда ни в каких судах и полициях не бывала.

— Успокойтесь, пожалуйста, — говорил я ей, — вас никто еще ни в чем не обвиняет и ни в чем не подозревает. Мне нужно только вас допросить. Кто вы, как ваше имя, где вы живете и чем занимаетесь?

Портниха сказала, что ее зовут Прасковьей Ивановной Мазуриной, что она живет в доме Ефремова на Волховской улице и работает вместе с сестрами.

— Мы шьем на весь город, — говорила она. — Платья, которые вы видите на балах, почти все из нашего магазина.

— Как попала к вам эта записка?

— Я сама не знаю, должно быть она выпала из кармана одного из платьев.

— Давно ли вы ее нашли?

— С месяц тому назад, а может быть немного более. Одна из учениц наших принесла ее ко мне из рабочей комнаты и сказала, что нашла на полу.

— Отчего вы до сих пор никому не заявили об этой записке?

— Я спрашивала у всех дам, которые приезжали ко мне, не забыли ли они в кармане записки. Все говорили, что нет. Вчера я спросила о том же у г-жи Кокориной, она пожелала, чтобы я ей показала записку, я и показала. Если бы я могла думать, что мне придется идти к следствию из-за этой записки, то, конечно, давно бы уже сожгла ее.

— Почему же вы не представили этой записки раньше ко мне или в полицию?

— Да зачем же мне было ее представлять вам?

— Из записки вы должны были знать, что она адресована Елене Владимировне, бывшей невесте Петровского; вы видели, что записка эта угрожает смертью, и вы спрашиваете, зачем вам было представлять записку. Неужели вы будете утверждать, что ничего не слыхали об убийстве Руслановой?

— Я записки не читала. Она была сложена конвертом, и прочесть ее, не раскрывая, нельзя было. Я вовсе не желаю выведывать секреты моих заказчиц; я показывала записку, не развертывая, и никто ее не читал. Сегодня в первый раз прочла ее г-жа Кокорина.