Энн Мэйбери - Шепот в темноте

— Почему ты об этом спрашиваешь? Он что, нервничал во время заседания?

Ливи вернулась на прежнее место.

— Наоборот. Но произошло недоразумение, мне сообщили неверное время. Я пришла уже после того, как приняли один очень важный пункт, по которому я была не согласна с Саймоном.

— И это тебя беспокоит?

— Да.

Взгляд Адрианы утратил сонливое выражение. Она выпрямилась.

— Очень интересно, ты не находишь?

— Интересно?

— Разумеется. Похоже, Саймон хочет взять на себя всю полноту власти в фирме, и если кто-то преграждает ему дорогу… тогда что-то случается!

Ливи была потрясена, услышав, как ее собственные подозрения были высказаны вслух, да еще так откровенно и безбоязненно!

— Ты считаешь, что Саймон хотел, чтобы в решающий момент меня не было?

Адриана улыбнулась.

— Честолюбивые мужчины готовы идти на любые ухищрения, лишь бы добиться своего!

За окном туча закрыла солнце; дубы, поскрипывая, качнулись под порывом ветра.

— Любые? И даже на сознательный обман? — уточнила Ливи.

— У меня такое ощущение. — Адриана зевнула и довольно потянулась, как кошка. — Саймон из кожи вон лезет, чтобы побыстрее получить прибыль!

— Или потерять ее!

— Знаешь, Ливи, мой отец говаривал про старого Джозефа Беренжера, что фирма была его страстью, и он передал это чувство Клайву. Отец считал, что, если за дело возьмется Саймон, оно превратится в обычное мелкое фарфоровое производство. А мама… — Голос ее смягчился. — Мама была странной. Она говорила, что отец ошибается и что, несмотря на внешнюю мягкость, Саймон тоже из породы Беренжеров, просто у него эта страсть — вроде скрытой лихорадки. — Золотые ресницы дрогнули, пропустив необычный блестящий взгляд. — И вот теперь судьба предоставила Саймону шанс. Наконец-то! — Она произнесла последние слова чуть торжественно, казалось, эта мысль восхищает ее. — Похоже, мама оказалась права, а как ты считаешь?

Ливи не ответила. Адриана одним гибким быстрым движением поднялась и беспокойно, без видимой причины заходила по комнате.

В воздухе повисла напряженность от тревожных мыслей. Одно подозрение неизбежно влекло за собой другое. Ливи сидела, вжавшись в кресло, мысли рождались с пугающей ее откровенностью. Не лелеял ли Саймон надежду, что когда-нибудь он станет единственным владельцем фирмы Беренжеров? И не превратилась ли она с течением времени во всепоглощающую страсть, так что Саймон не остановился бы ни перед чем, чтобы осуществить то, чему мешал Клайв? Ни перед чем, даже перед убийством?

Предположение было чудовищным, и Ливи постаралась отбросить его в сторону. Она приподнялась в кресле, стремясь к действию, чтобы как-то заглушить свои мысли.

Адриана стояла у окна.

— Опять его оставили открытым. — Она закрыла окно. — Надо сделать внушение прислуге. У меня, конечно, украсть почти нечего, но мне жаль и того, что есть.

Ее пальцы погладили тибетскую шкатулку.

— Очень красивая вещь, — сказала наблюдавшая за ней Ливи.

— Мне ее подарили в Париже. Мой… друг привез ее из Гималаев. — Она убрала руку. — Он тоже считал ее красивой.

Стараясь не думать о Саймоне, Ливи спросила:

— И что ты хранишь в ней?

— Разные безделушки.

— Покажи мне.

Адриана удивленно рассмеялась.

— Но, Ливи, у тебя гораздо более дорогие украшения! Неужели тебе хочется смотреть на нитки бисера? Ну, если тебе это доставит удовольствие… — Она подошла к стеклянной двери, задернула занавески и включила свет. — Уже темнеет, так будет уютнее.

Адриана достала из ящика ключ, открыла шкатулку и поставила ее на кофейный столик. Потом придвинула стул и стала доставать украшения одно за другим. Золоченая брошь в виде головы лошади, которую носят на лацкане пиджака; браслет из персидского серебра прекрасной работы, изящный, как кружево; ожерелья из прозрачных и матовых зеленых камней; клипсы из речного жемчуга и другие большие, причудливо отделанные, голубые с золотом; кольцо с бриллиантом и перстень с ярко-красным камнем.

На дне шкатулки остались разрозненные предметы. Адриана, смеясь, пробежала по ним пальцами.

— Здесь сережки, оставшиеся без пары. Я храню их, потому что они мне когда-то нравились. Как-то у меня рассыпалось ожерелье, скрученное из трех ниток, я положила его сюда, думала отдать в починку, да так и не собралась! — Она сгребла все в кучу. — Как видишь, здесь нет ничего интересного, но ты бы знала, как я люблю эту шкатулку! — Она вдруг ушла в себя, будто вспоминая того, кто подарил ей ее. Потом отнесла шкатулку на место, на столик рядом с окном, и снова заперла ее.