Адам Кеннеди - Принцип домино

Проснулся я только над Оклахомой и до посадки в Форт-Уэрт читал журнал. Пока самолет оставался на земле, я опять заснул и проснулся только после взлета. К тому времени я начал приходить в себя. Стальные стружки в голове рассосались, кости перестали болеть, мускулы расслабились.

Я изо всех сил старался забыть Оскара и Шнейбла. Пока такие мысли мне были не по плечу. Я не думал, что вообще когда-нибудь смогу с ними справиться, не мог изобрести простую систему — «хороший — плохой», которая бы меня оправдала, не мог избавиться от чувства вины и боли в сердце. Поэтому предстояло сделать все, что было мне по силам, стереть прошлое.

С Эпплгейтом получилось иначе. По крайней мере, он жив — развалившись в большом кресле, в своем доме в Оук-Парк, до двух часов ночи читал, одетый в свитер и вельветовые джинсы. Когда я думал о нем, перед глазами всегда стояла эта картина. Не в военной форме, не в Японии, не в халате, не с семьей, не с друзьями, не с пациентами. Думая о нем, я всегда представлял себе Эпплгейта одного, дома, в кресле, под лампой, и все внимание только на книгу.

Трудно исключить из своей жизни людей, с которыми связаны лишь хорошие воспоминания. Мешанина неизбежна. Даже если плохое забыто, даже если ты уверил себя, что оно никогда не существовало, в глубине души, если начинаешь задумываться, на дне стакана с лимонадом находишь песок.

Уверен, что Эпплгейт — не исключение. Но мне он всегда казался исключением.

Он просто желал мне добра, хотел, чтобы у меня все шло хорошо. Изо всех сил пытался делиться со мной тем, что имел. Может быть, он испытывал чувство вины, может быть, подумал: «Не каждому выпадают мои возможности. По крайней мере я могу хотя бы поддержать падающего. Например, Такера».

Многие думают так. В мире нет недостатка благим намерениям. Но трудно продолжение, когда стоишь перед выбором — что удобно, приятно, а что нет. С этой точки и начинается отбор. И вот после него многие исчезают навсегда.

Роберт Кеннет Эпплгейт. Когда мы познакомились и он недвусмысленно объяснил, что намерен сделать из меня человека, хочу я или нет, самое трудное и неприятное для меня заключалось не в том, что это был высокий, симпатичный, приятный, талантливый и преуспевающий сукин сын, будь то в армии или в гражданской жизни, нет, самое неприятное — то, что он был ужасающе молодым. Конечно старше меня, но не намного. Совсем не намного, когда начинаешь сравнивать, чего добился он и чего не добился ты. Из-за этого в первые недели нашего знакомства в Японии мне хотелось избегать его.

Будь он старше, я мог бы относиться к нему с уважением, восхищаться им. Но нельзя восхищаться человеком почти твоего возраста. Если таким людям действительно удается настолько опередить тебя, естественно, в конечном итоге возникает зависть и ненависть к себе. Если не будешь осторожен, застреваешь на месте, ты никуда не относишься. А если думаешь о таких вещах слишком много, переварить подобное трудно.

В этом и заключалась ловушка Эпплгейта. Он не давал тебе времени подумать, заставлял двигаться — по крайней мере меня, заставлял двигаться мозг, тело, ощущения, короче говоря, все твое тело и душу воедино.

Я уже сказал, что он любил читать, любил больше всего на свете.

— В них весь смысл, — говорил он. — В книгах найдешь все — все красивое, умное, существенное когда-то было написано. Разве можно позволить себе такое нахальство или самодовольство — пренебрегать этим? Кому это нужно? Читая книги, чувствуешь, что живешь, пробуждаешь в себе понятия, о которых раньше и не подозревал. Все складки и извилины в мозгу имеют свое назначение, потенциальные возможности, нервные окончания ждут, когда их приведут в движение. И в книгах можно найти все, абсолютно все. В них заключен весь мир, если знаешь, где его искать. Чтение — не побег от жизни, оно и есть жизнь. Оно создает жизнь.

Мне нравились такие разговоры, я верил всему, что он говорил. Но мне это было не по плечу. Я не мог читать так, как он. Я пробовал, но у меня просто не получалось. Нужно иметь возможность оставаться наедине. Ты должен стремиться к этому, желать одиночества и покоя наедине с собой. У меня не получалось. Когда рядом со мной никого нет, я схожу с ума и дергаюсь. Я люблю, когда в доме, в комнате, рядом, есть собаки и коты, когда поблизости разговаривают и поют. Если я и остаюсь один, то вовсе не потому, что мне этого хочется. Для меня быть одному — наказание. Так было всегда.