Стюарт Каминский - Ошибка Либермана

На столе маленький телевизор, в углу неубранная постель. Один предмет в комнате показался Либерману неожиданным: на столике с хромированными ножками и треснувшей столешницей из белого пластика лежала скрипка, поблескивая лаком.

— Играете? — спросил Либерман.

— Когда-то играл в любительском оркестре, — ответил Дюпри, тщетно пытаясь пригладить волосы. — Зарабатывать не удавалось, но получал удовольствие, знаете ли. А потом со мной случилось вот что. — Он поднял левую руку, на которой отсутствовали мизинец и безымянный палец. — Так что приличную вещь не осилить, — добавил Дюпри. — Играю немного для себя. Только я что-то разболтался, а у вас ведь есть вопросы. Хотите что-нибудь узнать о пассажирке, которую я подвозил прошлой ночью, верно? Мне диспетчер звонил. Сказал, что-то там непонятное происходит. Может, сядете? Пива хотите?

— Нет, спасибо. Прошлой ночью убили женщину, — сказал Либерман.

— Это как-то связано с моей пассажиркой? — спросил Дюпри. Он тронул скрипку и сел на кухонный столик. Колени у него были в шишках, а на лодыжках проступали следы укусов. Либерману приходилось и раньше видеть укусы блох.

— Где вы забрали ее сумки? — спросил Либерман. — На каком этаже?

— Точно не помню, — ответил таксист, глядя на свои ступни и шевеля пальцами ног. — Вроде бы на шестом. Она вынесла их из квартиры до того, как я подошел к двери. Сказала, что спешит. Я довез ее до угла Лоуренс и Бродвея. Она рассчиталась, дала чаевые и не сказала ни одного лишнего слова.

— Говорила с акцентом?

— Нет, она говорила… знаете, вроде как вы, — ответил Дюпри. — Мне иногда кажется, что у меня артрит пальцев на ногах из-за моей работы. Жму на педали, и ноги потеют.

— Вряд ли у вас артрит оттого, что ноги потеют, — заметил Либерман. — Но от машины, пожалуй, возможно… У меня то же самое с коленями — оттого, что хожу много.

— Вы так считаете? — спросил Дюпри, словно ожидая подтверждения от специалиста.

— Именно так, — сказал Либерман. — А вы смогли бы узнать эту женщину, если бы увидели ее снова?

— Право, не знаю, может, и смог бы, — ответил Дюпри, пожав плечами. — На ней была большая шляпа, вот такая. — Он показал размер полей. — И темные очки. Красивая, наверно. От нее очень хорошо пахло. Духи я бы узнал.

— Спасибо, — сказал Либерман. — Мы, возможно, обратимся к вам снова.

Дюпри опять прикоснулся к скрипке.

— Я буду здесь или в машине, — сообщил он. — Больше мне и быть-то негде.

Либерман убрал записную книжку и вышел на Кедзи. Он посмотрел на часы и сел в машину.

Кабинет доктора Эрнста Хартмана находился вдали от центра, на Брин-Мор, рядом с остановкой надземки. В ожидании приема или результатов анализов пациенты могли развлекаться, созерцая происходящее поблизости. Поезда, громыхая, проносились перед самыми окнами, и какая-нибудь наблюдательная женщина, страдающая простудой, или господин с пороком сердца могли при случае увидеть на платформе какого-нибудь дерзкого грабителя в черном или, скорее, шустрого карманника.

Кабинет у Хартмана был небольшой и старый, в нем пахло подгнившим деревом. Припарковаться рядом было проблемой даже для полицейского, и в приемной стояло всего четыре стула. Другие кабинеты Хартмана находились в «Фулбрайт билдинг» на Уэкер-драйв и в «Карлсон билдинг» в Эванстоне напротив библиотеки. Что касается кабинета на Брин-Мор, то он предназначался главным образом для полицейских и грел душу доктора мыслью, что он не чужд благотворительности. Либерман опоздал на пять минут, сдал анализы, что заняло еще пятнадцать минут, после чего Хартман предложил ему сесть.

— Результаты, — сказал Хартман, входя в находившуюся рядом со смотровой маленькую комнату, где сидел Либерман, проглядывая статью о принцессе Ди в старом номере журнала «Пипл».

Поезд надземки с грохотом прибыл на станцию. Либерман посмотрел на сидевшего за столом напротив него Хартмана, который в свои сорок лет явно набрал лишний вес. Редкие волосы доктора были зачесаны на лоб, как у карикатурного Наполеона, на его лице всегда играла ободряющая улыбка — даже когда он сообщал пациенту о неоперабельной опухоли или неизлечимой болезни. Поверх костюма Хартман носил голубой халат. Он походил не столько на врача, сколько на актера, который собирается сняться в рекламе средства от изжоги.

Позади стола, за которым сидел доктор, висел экран, к которому он сейчас прикреплял рентгеновские снимки самых сокровенных внутренних органов Либермана. Покончив с этим, Хартман сел на вращающееся кресло и стал изучать их.