Кётаро Нисимура - Остров Южный Камуи

В тот день он принял предложение Току и остался у неё ночевать. Забравшись под одеяло на расстеленном футоне, он попросил:

— Не позволите ли мне взять на память что-нибудь из вещей, принадлежавших вашему сыну?

Току пообещала что-нибудь поискать.

Саваки не слишком хотел получить тот дневник. Может быть, шеф был бы не прочь его заиметь, но Саваки полагал, что дневнику место на кладбище, в могиле, где покоится прах юноши и его душа. Эти записи принадлежат человеку, который слышал голоса природы. Для тех же, кто не слышит голосов природы, в них нет никакого смысла.

Налетавший с моря ветер до рассвета сотрясал крышу и ставни в доме.

На следующий день Току проводила его до станции в Сяри. Ветер дул с неослабевающей силой, но метель прекратилась, и выглянуло солнце. Току правила санями. О давешней просьбе Саваки она ни словом не обмолвилась. Саваки тоже ни о чём не спрашивал, решив, что Току просто не нашла ничего подходящего.

На станции Сяри, погребённой под снегом, как и вчера, не было видно ни души. Стоя рядом с Току на обледеневшей платформе в ожидании поезда, Саваки вспомнил об игрушечной обезьянке и подумал, что эту загадку объяснить так и не удалось.

— А куда девалась та игрушечная обезьянка? — спросил он у Току.

— Я хотела её вместе с дневником положить в могилку — ведь сынок мой до последнего мгновенья с ней не расставался.

— Это хорошо! — кивнул Саваки, но сам подумал, что хотел бы именно эту вещицу взять на память. Правда, для публикации её вряд ли можно использовать. Ведь всё, что связано с этой обезьянкой, по-прежнему окружено тайной. Когда Саваки уже сел в подкативший поезд, Току, порывшись за пазухой, вытащила четырёхугольный свёрток и протянула ему в окошко:

— Возьмите на память. Сынок эту вещь с детства любил. Уж не знаю, но надеюсь, и для вас память будет…

— А что это? — спросил Саваки, но ответ Току утонул в громком паровозном гудке, и он ничего не расслышал.

Когда маленькая фигурка Току исчезла из виду, Саваки закрыл окно и развернул на коленях платок. Там была старая картонная коробочка с приложенной сверху запиской. Вот, что было нацарапано на листе бумаги:

«Это мой скоропостижно преставившийся супруг сам сделал для нашего мальчика. Братьев-сестёр у него не было — вот он, когда маленький был, всё время этим и забавлялся. Вещица пустячная, ну да уж примите на память».

Саваки поднял крышку коробки. Внутри лежала вырезанная из дерева обезьянка. Работа была грубая, примитивная, но выглядела обезьянка удивительно милой и симпатичной. Заметив, что по спине у обезьянки пропущен длинный шнурок, Саваки потянул за него — и тогда обезьянка с резким стуком захлопала в ладоши. Совсем как та дешёвая фабричная игрушка…

Уже близилось утро, но на этой улочке, где теснились маленькие распивочные и никогда не закрывающиеся дешёвые харчевни, ещё царила сумеречная атмосфера ночи. Только во мраке давно уже мерцал ручной фонарик. Каждый раз, когда луч освещал это место, в тусклом свете всплывал из темноты труп лежащей ничком молодой женщины. Дешёвое платьице с блёстками, босые ноги в сандалиях, одна из которых слетела и виднелась в канаве неподалёку. По всей видимости, девица из какого-нибудь здешнего притона.

— А ну, посвети-ка сюда! — приказал Тагути инспектору Судзуки, перевернув тело кверху лицом. Луч электрического фонарика осветил лицо женщины. Лицо было кругленькое, плоское, ничем не приметное, но искажённое мучительной гримасой в предсмертной агонии. Толстый слой косметики почти не пострадал — казалось, лицо специально гримировали к похоронам.

Причиной смерти было удушение. На тонкой шее женщины отчётливо виднелась чёрная верёвка. Присмотревшись, можно было понять, что в действительности это не верёвка, а чёрный галстук. На вид Тагути мог дать женщине года двадцать два — двадцать три. Впрочем, на самом деле лицо под толстым слоем макияжа выглядело, возможно, ещё моложе. Во всяком случае было очевидно, что девушка была ещё слишком молода, чтобы уходить из жизни.

— Шеф! — взволнованно позвал инспектор Судзуки, показывая подошву сандалии. — Здесь клеймо, марка заведения.

Посветив фонариком, они прочитали: «Турецкая баня «Солнце». Тагути предполагал, что девица из какого-то питейного заведения, а оказалось, что из турецких бань. Правда, особой разницы нет, — подумал он. Когда убивают девицу из этого мирка увеселительных заведений, причину легко можно себе представить: либо тут замешаны деньги, либо мужчина.