Валерия Вербинина - Где-то на земле есть рай

В саду мельтешат фонари и слышится забористый мат. Ласточкину вернули его оружие, и мы наравне с охраной прочесываем местность.

— Лиза, посвети налево! Левее!

Листва на деревьях кажется почти черной. Я спотыкаюсь о неизвестное животное, которое издает возмущенный вопль и удирает в ночь, сверкая глазами. Мы с напарником упираемся в какое-то строение вроде беседки, в довольно претенциозном стиле. Плющ, ажурные завитушки.

— Лиза, посвети на ступени!

Луч прыгает зигзагом, но этого достаточно, чтобы он выхватил из тьмы чьи-то пальцы и рукав от полицейского кителя. Сердце в моей груди делает кульбит, неизвестный науке. Неужели…

— Лиза, держи свет ровнее! Ровнее, тебе говорят!

Каблуки моих загубленных туфель увязают в земле. Мы с Ласточкиным подходим ближе. Вздрогнув, мой напарник опускает пистолет.

Перед нами на ступенях беседки лежит Толя Горохов. Одна рука откинута в сторону, на губах — удивленная улыбка. Фуражка свалилась с головы и лежит неподалеку. На груди против сердца — темное пятно. Точь-в-точь как у банкира Лазарева.

— Ну и как вы объясняете его присутствие на этом вечере? — орет разъяренный Тихомиров.

Родное отделение, восемь часов утра. Газеты захлебываются ликованием. Еще бы, не каждый день жизнь подкидывает им такой сюжет!

— Он был фанатом Алисы Лазаревой, — угрюмо говорю я. — Вот он и приехал на вечер. Самовольно, а охране сказал, что работает с нами. Те знали о нашем присутствии и пропустили его. Он пошел к дому… Около беседки увидел убийцу, который и разделался с ним.

Нож, которым были убиты Лазарев и Горохов, был в конце концов найден в пруду неподалеку от беседки. Разумеется, никаких отпечатков на нем не оказалось.

— Свидетели что-нибудь заметили?

— Ничего. То есть видели они много чего, но к делу все это, похоже, отношения не имеет. Кстати, еще один факт. Охрана божится, что, кроме Горохова, никаких посторонних на дне рождения не было. Так что не исключено, что убийца — кто-то из своих.

— Еще бы: тот, кого хозяйка хорошо знает! — желчно усмехается Тихомиров. Ноздри его раздуваются. — Конечно, камеры наблюдения тоже ничего не зафиксировали!

Ласточкин морщится и чешет шею.

— С камерами вообще полный швах. На соседнем участке идет ремонт, и там тянут новые коммуникации. Словом, где-то эти уроды повредили кабель, так что видеонаблюдение в доме не работало. Только одна камера снимала, та, что у ворот. Но Шестопалов — это первый муж Лазаревой — обещает, что дня через два все камеры будут работать снова.

— Ну да, он очень нас утешил своим обещанием! — рявкает полковник. — Большое спасибо! Итак, если вкратце подвести итоги, мы придем к следующему. В доме было до хрена камер, но они не работали. Также было до хрена свидетелей, но от них нам никакого проку. Убийца, судя по всему, был одним из приглашенных, но это все, что мы о нем знаем. Отпечатков пальцев нет, улик, кроме орудия убийства, нет. Вообще ни хрена нет! — Он грозно навис над нами. — Вы знаете, дорогие мои, что с вами за это надо сделать? Уволить вас к чертовой матери — вот что! Ладно Синеокова, у которой не все дома, потому что книжки пишет, но ты, Паша! Как же ты мог так опростоволоситься? И ладно бы только Лазарева убили, одним банкиром больше, одним меньше, но Толя! Горохов! Наш сотрудник! У него мать, сестра, дочка маленькая! Как же вы могли, ребята?

Капитан закусил губу.

— Горохов нам ничего не сказал о том, что он намерен приехать на вечер, — ответила я вместо него.

— Ну да, давайте теперь, валите всю вину на него! Сам влез, сам и виноват! Да вы хоть понимаете, что теперь будет, какая буча поднимется? И все шишки посыплются на нас! А точнее — на вас, неразлучные мои! Потому что это вы веселились на вечере и не смогли предотвратить два убийства!

Что можно было сказать на это? Ничего. Поэтому мы угрюмо промолчали. Тихомиров вернулся за свой стол и сел.

— Ладно, — сказал он безнадежно. — Все, уже ничего не вернешь. Что было, то было, и Толю Горохова нам не воскресить. Убирайтесь с моих глаз, чтобы я вас не видел. На сегодня свободны… соколы. Завтра явитесь, буду с вами разбираться. Да, и постарайтесь не попадаться прессе!

Не глядя друг на друга, мы вернулись в свой кабинет, где без остановки трезвонил телефон. Я сменила заляпанные грязью туфли на старые кроссовки, а туфли завернула в газету и взяла с собой. Ласточкин убрал оружие в сейф, сказал «Н-да», тщательно запер комнату, и мы ушли.

Ночь я провела на ногах, и теперь меня мучительно клонило ко сну. В метро я кое-как крепилась, но, приехав домой, рухнула на диван, не раздеваясь, и уснула крепким сном.