Лев Гроссман - Кодекс

— Потому что ты скажешь герцогине, я знаю. — Детское личико Артиста стало серьезным, в голосе появилась тревога. — А этого я не могу позволить. Николас, приехавший тебе на замену, прав, хотя и руководствуется неправильными мотивами. Герцогине гораздо лучше без кодекса. Если она найдет кодекс, то попытается использовать его против герцога, а герцог этого не потерпит. Все, что она может сделать, ничто по сравнению с тем, что он сделает с ней. Он способен причинить ей зло, Эдвард.

— Не смеши меня, — отрезал Эдвард, чувствуя себя единственным голосом разума, оставшимся на земле. Надо выметаться отсюда, пока голова не лопнула. Он спрятал диск в карман рубашки, почти совсем не слушая собеседника. — В этом нет никакого смысла. Ну что герцог может сделать? Он инвалид и сейчас тоже лежит в какой-то лондонской клинике. А она в Уэймарше. Он ничего ей не сделает, пока она там.

Он решительно двинулся к двери, лавируя среди мусора на ковре.

— Спасибо, что помог мне с игрой, — добавил он, чтобы не показаться неблагодарным, и кое-как протиснулся мимо Артиста.

— Ты не прав, — сказал тот, уступая дорогу. — Очнись, Эдвард. Работа в семье Уэнтов меня кое-чему научила. Я прошел через все это раньше тебя. Я нашел книгу и умолчал об этом и тебе советую то же самое. Забудь о герцогине. Это не игра, Эдвард, это реальная жизнь. Займись опять своим делом.

Эдвард не оглянулся. Недоставало еще, чтобы субъект, смахивающий на хоббита, читал ему лекции о реальной жизни. Он сошел с первого марша лестницы и понесся вниз, набирая скорость, хватаясь за перила на поворотах. Артист вышел за ним на площадку и крикнул в пролет:

— Я тоже любил ее, Эдвард! — Эхо гулко раскатывалось в мраморном колодце. — Работа — это проклятие, наложенное на нас Богом! Помни об этом, Эдвард! Не пытайся от этого убежать!

Но Эдвард уже бежал по тротуару.

В такси он послал на автоответчик Маргарет еще одно донкихотское сообщение, постаравшись передать всю чрезвычайность создавшейся ситуации. Он не был в доме Уэнтов две недели. За это время прежнего швейцара сменил новый, облаченный в ту же самую поношенную униформу. Интересно, куда делся старый? Новый был крепкий малый, с гладкой розовой физиономией и белобрысыми, редкими, как у бухгалтера, волосами. В отличие от предшественника по-английски он говорил отлично. Однако фамилия Эдварда, к его удивлению, все еще числилась в списке Уэнтов. Еще больше он удивился, увидев там фамилию Маргарет — вероятно, это герцогиня внесла ее.

Она была там, в темном вестибюле, как будто это он, прочитав ее имя на дощечке швейцара, вызвал ее к жизни. Она ждала его, сидя в потрескавшемся кожаном кресле, холодная и бесстрастная, словно каменная нимфа. При виде Эдварда она встала. На плече у нее, как всегда, висела большая сумка-портфель. Он почему-то ожидал увидеть ее такой же, как после их неудачной поездки — с темными кругами под глазами от бессонных ночей, с немытыми волосами, тень прежней Маргарет, — но она выглядела точно так же, как в их первую встречу: скромные, почти старомодные юбка и кардиган, стрижка на уровне подбородка. То же безразличие на бледном овальном лице, та же безупречно прямая спина.

Он стиснул ее в объятиях. Она не ответила, но и не уклонилась — просто стояла, держа руки по швам. Эдзард зажмурился, сдерживая неожиданно подступившие слезы. Он ничего не говорил, просто обнимал ее, не заботясь о том, откликается она на его эмоции или нет. Его вера, он сам не знал во что, готова была вот-вот рухнуть, но эта нежданная встреча восстановила ее во всей прежней неколебимой твердости. Словно он блуждал в тумане без всякой надежды на спасение, а потом появилась Маргарет и вывела его в безопасное место.

— Я скучал по тебе, — проговорил он ей в волосы. — Очень скучал. Где ты была?

— Уезжала. — Она опустила глаза. — Извини. Я не хотела тебя видеть.

— Я думал, ты меня бросила.

Он успел забыть, как красиво это длинное серьезное лицо с изысканно выгнутым носом. Как он мог раньше не замечать этого?

Они отправились наверх в лифте. Звяканье механизма, отсчитывающего этажи, в тишине казалось оглушительным. В квартире не было никого, и они не слишком старались скрыть свое присутствие. Уэнты, по всей видимости, распродавали обстановку. Большой восточный ковер, свернутый в трубку, стоял в углу первой комнаты — он слегка согнулся посередине, будто отвешивая им вежливый поклон. Комнату наполняла легкая пыль от потревоженной штукатурки. В опустевшем кабинете Лоры Краулик стояли два ярко-желтых пластмассовых ящика для перевозки с черным перечнем содержимого на бортах. Во всем ощущалась близость резких, неотвратимых перемен.