Жозе Сарамаго - In Nomine Dei

ДИВАРА: Да, мы все одинаковы, ибо мы - сестры, хоть и считали друг друга соперницами. Плотское наслаждение, которое ты искал и обретал в объятиях каждой из нас, оставалось затворенным внутри тебя одного, мы же, если нам случалось испытать его, делили его поровну. Ты, Ян ван Лейден, не знаешь, кто мы.

ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Вы - жены, и этого мне довольно. Отойди в сторону.

ДИВАРА: Беги, Эльза, беги.

ЭЛЬЗА ВАНДШЕРЕР: Никому ещё не удавалось убежать от смерти.

ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Господь умудрил тебя, женщина. Ты права. Так умри же.

(В ярости ударяет её кинжалом. ЭЛЬЗА ВАНДШЕРЕР падает, и другие жены подхватывают её тело. В толпе возникает и становится все громче угрожающий ропот, но по знаку, поданному ЯНОМ ВАН ЛЕЙДЕНОМ, солдаты немедленно окружают изгоняемых и вытесняют их прочь. Звучат рыдания и сетования, которые постепенно стихают вдали. Долгая пауза. Наконец из-за сцены доносятся вопли - это католики убивают оказавшихся за стенами города женщин, стариков и детей.)

ДИВАРА: Господь Бог держит в правой руке одну чашу, и в левой руке другую чашу. В первой хранит Он нашу кровь, пролитую нашими врагами. Вторая же наполнена другою частью нашей крови - той, которую пролили мы сами. И левая чаша, переполнясь кровью этих жертв, перелилась через край. И близится уже день, когда правая чаша примет ту кровь, которая ещё струится у нас по жилам. Господи, зачем Ты сотворил нас? Господи, зачем Ты нас оставил?

СЦЕНА ПЯТАЯ

(Блокада довела лишения, переживаемые жителями Мюнстера, до крайней степени, однако несмотря на это и на тиранию ЯНА ВАН ЛЕЙДЕНА, народ сохраняет религиозный пыл. Собравшись на площади, жители взывают к Богу молитвой.)

ХОР: Приклони, Господи, ухо Твое и услышь меня, ибо я беден и нищ. Сохрани душу мою, ибо я благоговею перед Тобою. Спаси, Боже мой, раба Твоего, уповающего на Тебя. В день скорби моей взываю к Тебе, потому что Ты услышишь меня. Нет между богами, как ты, Господи, и нет дел, как твои. Боже, гордые восстали на меня, и скопище мятежников ищет души моей; не представляют они Тебя перед собою. Но ты, Господи Боже щедрый и благосердый, долготерпеливый и многомилостивый и истинный, призри на меня и помилуй меня; даруй крепость Твою рабу Твоему. Не премолчи, не безмолвствуй, и не оставайся в покое, Боже. Ибо вот, враги Твои шумят, и ненавидящие Тебя подняли голову. Боже мой! Да будут они, как пыль в вихре, как солома перед ветром. Как огонь сжигает лес, и как пламя опаляет горы, так погони их бурею Твоею, и вихрем Твоим приведи их в смятение.

(Люди расходятся, повторяя три последние стиха. На сцене остаются двое - ГАНС ВАН ДЕР ЛАНГЕНШТРАТЕН и ГЕНРИХ ГРЕСБЕК.)

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Милосердие Божье отвернулось от нас, спасение Его презрело нас, милости Его достаются другим.

ГРЕСБЕК: В Мюнстере нет больше продовольствия, не найти на улице ни собаки, ни кошки - всех до единой их переловили и съели. Даже крысы принуждены глубже прятаться в свои норы, ибо голодающие не побрезговали бы и ими.

ЛАНГЕНШТРАТЕН: В конечном итоге, Бог-то, оказывается, - католик, а мы про то и не знали.

ГРЕСБЕК: Очень может быть, что Бог - не католик и не протестант и вообще это - лишь имя, которое он носит.

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Что же мы в таком случае здесь делаем?

ГРЕСБЕК: Где "здесь"? В Мюнстере?

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Здесь, на этом свете.

ГРЕСБЕК: Может быть, ничего. Может быть, все. "Ничего" состоит из "всего", но "все" мало чем отлично от "ничего".

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Если так, то все наши добрые поступки и деяния стоят злых и все стоят одинаково.

ГРЕСБЕК: Да, все стоят одинаково. Ничего они не стоят.

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Если бы мы открыли неприятелю ворота Мюнстера, то совершили бы измену.

ГРЕСБЕК: А что такое измена в глазах Господа?

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Не ты ли сказал, что Бог, быть может, - лишь имя, которое он носит. А если Он есть имя или больше, чем имя, измена не имеет в Его глазах никакого значения, ибо относится она к делам человеческим.

ГРЕСБЕК: Она имела бы значение, если бы всякий раз, совершая измену, мы знали бы, на чьей стороне Господь. Ибо не может называться изменником тот, кто творит богоугодное дело.

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Господь - против Мюнстера.

ГРЕСБЕК: Следовательно, изменить Мюнстеру - не значит изменить Господу.

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Вот если бы Он был за Мюнстер, тогда - другое дело.

ГРЕСБЕК: Но Господь - не за Мюнстер.

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Нет.

ГРЕСБЕК: Как же нам в таком случае быть?

ЛАНГЕНШТРАТЕН: Изменим Мюнстеру, чтобы не изменить Богу.

ГРЕСБЕК: Ну, а если Бог - это всего лишь имя?