Алексей Макеев - Отложенное самоубийство

— Можно я буду тебе писать, Повелитель? — вдруг спрашивает Лана.

— Зачем?

Она тихо растягивает слова своим низким голосом, почти шепчет:

— Ну, есть много зачем. Чтобы знать, что в этом изменчивом мире что-то остается по-прежнему. В прежнем порядке. Я твоя кошатина, ты мой Повелитель. Это неизменно. Тебе было хорошо со мной?

Я киваю. Лана на меня всегда действует оглупляюще, поэтому изрекаю очередную глупость:

— Не плохо. Могло быть хуже.

Женщина-кошка не обижается. Мягко смеется. Мы же понимаем друг друга и без дурацких слов. Потом она достает что-то из сумочки и подает мне. Это кожаный собачий ошейник. А может, не собачий. Я не специалист.

— Что это?

Лана смотрит мне в лицо своей неясной улыбкой. У нее не глаза, а какой-то бесконечный калейдоскоп цвета!

— Если ты остаешься моим хозяином, надень это на меня. Кошка же не может без хозяина. Муррр?

Я понимаю, что в этот момент Лана по-своему доказывает мне свою любовь и верность. Молча беру у нее ошейник и застегиваю на нежной шее, которую столько раз целовал. Знак покорности. Самая независимая кошка не может жить без хозяина. Кто-то же должен гладить ее и понимать.

Время, отпущенное нам на двоих, истекает. Рассчитываемся, идем к «зверьмобилю». Знакомые домики мелькают за окном машины в обратном порядке. Вот и все. Песталоцциштрассе. Приехали. Лана целует меня в губы. «Будь осторожен, мурзичек! Выздоравливай!» Потом почти выталкивает из «Ниссана», и «зверьмобиль» стремительно исчезает за углом. Стою на каменной мостовой, опустив руки. Одинокий Повелитель. Как каменный фараон в бескрайней пустыне. Смотрю на старую церковь. Возле нее я больше никогда не увижу темно-серый «Кашкай» и не услышу нетерпеливый голос: «Ну, ты где уже?» Губы отчего-то дрожат. Еще одно отделение в сердце намертво захлопнулось. Колокола.

Последний разговор с Кальтом

После обеда едем с Харуном к забытому маньяку в забытую деревню с древней водяной мельницей. Поддельному маньяку, конечно. Фальшивому, как семидолларовая купюра. Едем быстро. Дождь все еще не вернулся на свое рабочее место, поэтому дорога сухая, видимость отличная, и мощный «Мерседес» журналиста с удовольствием глотает километры. По пути обмениваемся информацией. За прошедшее время Харун чего-то подозрительного вокруг себя не заметил. Я — тоже. Значит, Крюкль пока ничего не предпринимает. Затаился, как Ламбада в цветочном горшке. Ну и ладно. Нашим легче.

Журналист даром времени не терял. Он нашел человека, который двадцать один год тому назад в одиннадцать часов ночи видел белый «Фольксваген», ехавший к дому Кальтов. Старик подтвердил, что не разглядел того, кто сидел в машине, было темно. Тогда полиция решила, что это был Алоис Кальт, а по моим прикидкам — это Беа возвращалась домой после того, как спрятала трупы детей. Харун соглашается со мной. Скорее всего, так оно и есть.

Перед нами возникает длинный хвост, двигающийся со скоростью уставшей улитки. Пробка на автобане. Одна из тех самых, о которых каждое утро бубнит радио. Пристраиваемся за последним автомобилем в очередь. Это потрепанный микроавтобус с голландским номером. Чувствуется, что голландец нервничает. Микроавтобус то слишком резко трогается с места, то слишком резко тормозит, когда хвост перестает двигаться. Харун тоже постепенно начинает закипать. Я его вполне понимаю. Сам терпеть не могу ехать в час по чайной ложке. Да еще с психующим голландцем прямо перед носом.

Все же постепенно продвигаемся вперед. Вот уже миновали лежащую на смятой крыше «Тойоту» и пару других машин с искореженными передками. Асфальт усеян битым стеклом и кусками пластика. На встречной полосе стоит санитарный вертолет — забирает в больницу пострадавших. Длинные лопасти лениво вращаются. Рокот вертолетного двигателя не дает говорить. Перед летающей каретой «Скорой помощи» с противоположной стороны тоже выстроилась пробка. Длинная череда автомобилей растянулась на несколько километров. Им приходится еще хуже, чем нам. Они вообще стоят. Наконец минуем место происшествия. Еще немного, и мы снова вольно помчимся по ровной дороге. Но тут нетерпеливый голландец впереди нас не выдерживает. Он резко сворачивает направо и начинает протискиваться между ползущими машинами и дорожным ограждением. Очень рискованно!

Харун открывает свою дверцу, на мгновение высовывается наружу и пронзительно кричит, надеясь, что невыдержанный голландец его услышит: