Алексей Макеев - Отложенное самоубийство

Обед готов. Открываю рот для приема первого пельменя, но… Звонит мобильник. Человек-пингвин. Бывший комиссар Крюкль собственной персоной. «Халло! — Халло!» Крюкль, как обычно, не тратит время зря и сразу берет быка за рога. Что мне рассказал Генрих, кто его пытался убить, кто знает об алиби Алоиса Кальта? Не обращаю внимания на грубоватый тон и говорю, что знаю.

Крюклю интересно все, каждая деталь. Сразу чувствуется, что разговариваешь с полицейским. Он пытается вытянуть из меня даже больше, чем я знаю, но тщетно. С Генрихом я не поговорил, в дом к нему не заходил, роковой «Мерседес» практически не видел. А про геккона Ламбаду человеку-пингвину неинтересно.

Весь наш разговор занимает минут двадцать. Наконец Крюкль вкуривает, что больше ничего не узнает, и откланивается. «Чюсс! — Чюсс!»

Ем остывшие пельмени. С застывшим сливочным маслом. Слушаю новости про пробки на дорогах. Думу думаю.

Двадцать лет назад через дырявые руки Крюкля провалилось множество интересных фактов, позволивших бы направить следствие в верном направлении. Алоис Кальт скрыл от полиции свое алиби, а сам Крюкль не смог узнать, что во время преступления Кальт находился у Харуна с Наджией. Беа пыталась признаться в том, что виновата она, но от нее отмахнулись. Генрих вообще остался в стороне, а ведь он что-то знает! Не зря же его пытались убить.

Колокола за окном насмешливо трезвонят: «ду-рак, ду-рак, ду-рак!» Надеюсь, что это про Крюкля. Я согласен с ними. Наверное, и маленькие призраки согласны с колоколами. Не зря же Ханс и Гретель надоедают мне своими визитами. Никак не угомонятся. Я чувствую, что они и сейчас где-то рядом. Пока хоть один человек помнит их, они здесь — в нашей Яви. Это потом мертвецы уходят навсегда в серую пелену небытия. Когда на этом свете не остается никого, кто мог бы подумать о них, мысленно поговорить с ними.

Бурный поток времени уносит вторник — день звонков — куда-то в безбрежный океан прошлого и, как подводная лодка из пучины, всплывает среда — день, без преувеличения изменивший жизнь всех действующих лиц этой истории.

Однако невыразительное утро судьбоносного дня наступает как обычно. Колокола, объединившись с толстым будильником, громогласно возвращают меня из ночного бездумья в холодную спальню, на кровать перед могучим шкафом. Такой у них религиозно-светский альянс. Когда союзники умолкают, встаю, поднимаю рольставни в знак начала нового дня. Смотрю в окно: нет ли дождя. Дождя нет. На Песталоцциштрассе господствует хмурь и безнадега. Было бы странно в конце октября ожидать чего-то другого. Веду себя в ванную комнату. По дороге сонно здороваюсь с Ламбадой. Геккон встречает мутный рассвет на даче — в цветочном горшке. Ламбада мне не отвечает, но я знаю, что он мне рад. У него не так уж много друзей.

Умываюсь, чищу зубы, бреюсь. Скучный ритуал, отличающий цивилизованного человека от дикаря. Но зато у дикарей есть свои ритуалы. Не такие скучные. Освежить цветной глиной боевую раскраску, с уханьем попрыгать вокруг костра, пожарить на завтрак зазевавшегося белого миссионера. Кстати, о завтраке! Вернее, «сегоднике». Проблема проблем. Багет с французским сыром у меня кончился, так что на повторение пира по-галльски рассчитывать не приходится. Сегодня французы отдыхают. Перехожу на немецкую колбасу с баварским крестьянским хлебом. Конечно, это не хорошо прожаренный миссионер, но тоже неплохо. Даже дикарям пришлось бы по вкусу. Мне — тем более.

«Антенне Байерн» над головой не дает забыть о пробках на дорогах. Я же за едой думаю о своей собственной пробке — пробке в моем приватном расследовании. Что теперь? Куда пойти, куда податься? До красивого ухода из моей жизни осталось всего ничего, а я буксую на месте. Обессиливающий ручей моих черных мыслей прерывает звонок домашнего телефона. Смотрю из кухни на телефон. Меланхолично жую колбасу. Не хочу брать трубку. Свои мне звонят на «хэнди». Телефон надрывается, не переставая. Ламбада укоризненно пялится на меня со своей дачи вертикальными зрачками. Ладно, уговорил, сейчас подойду.

В трубке незнакомый женский голос. Говорит по-немецки, спрашивает меня. Я откликаюсь. Поздно теперь прятаться в кухне за колбасой.

— Вас беспокоит хирургическая клиника. У нас находится некий Генрих Кальт. Сегодня утром он вышел из комы. Герр Кальт убедительно просит вас немедленно приехать к нему. От себя могу добавить, что герр Кальт в очень тяжелом состоянии. Если вы решите встретиться с ним, не откладывайте, пожалуйста!